Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем

Я где-то читал, что за рубежом атомные реакторы закрывают круглыми железными колпаками, выдерживающими даже случайное падение самолета или метеорита…

И за рубежом есть атомные реакторы без колпаков. У нас же все реакторы типа ВВЭР-1000, например, снабжены подобными колпаками. Их назначение – не только уберечь реактор от внешних силовых воздействий, но, главное, удержать радиоактивные выделения внутри здания, если из-за потери теплоносителя будут разгерметизированы тепловыделяющие элементы.

В реакторах типа чернобыльского та же задача решается по-иному. Все опасные элементы размещены в прочно-плотных боксах. То есть в этом случае как бы не один защитный корпус, а множество их, секционированных. Но все эти сооружения, как, кстати, и колпаки, не рассчитаны на внутреннюю детонацию во всем диапазоне возможных значений импульса…

Снова хочу вернуться к химии. Реакторщики, естественно, изучали все на АЭС и, если было нужно, предпринимали дополнительные меры безопасности. Особенно после нашумевшей аварии на станции Три-Майл-Айленд в США. Но не изучали, к сожалению, аварии в других отраслях промышленности. А ход событий на Чернобыльской станции, приведший к трагедии, ничем не напоминал ни одну из аварийных ситуаций на других АЭС, но был чрезвычайно, до деталей схож с тем, что произошло на химическом заводе в Бхопале в 1984 г.

До деталей?

До деталей. У нас работа в ночь на субботу, там – в воскресенье. Здесь отключили аварийную защиту, там отключились играющие защитную функцию холодильники и абсорбер. Там была техническая неисправность задвижки, пропуск воды и как результат экспоненциально развивающаяся экзотермическая реакция при отключенных холодильниках, здесь – избыток пара и рост реактивности.

Главное же в том, что и там и тут персонал мог, имел технические возможности, несмотря на все запреты, отключить защитные устройства.

Если бы реакторщики сделали выводы из аварии в Бхопале… Впрочем, что теперь говорить. Справедливости ради замечу лишь, что химики именно после Бхопала «стучались в реакторные двери», но такие слова, как «метилизоцианат», «окисление», «химические реакции», делали проблему для физиков неинтересной. Урок Бхопала впрок не пошел…

Главное же, повторяю еще раз: алгоритма поведения в таких ситуациях не было ни у кого. А он должен быть. И дать его могут только совместные усилия физиков и химиков при соответствующем развитии науки и сознании, что упреждающее развитие химической технологии не прихоть химиков, а общечеловеческая необходимость!

Он молчит, а я пытаюсь себе представить те первые, самые напряженные дни и часы. Воскресают в памяти молодые бойцы – пожарники, что приняли на себя первый удар.

Они выполнили свой долг профессионально. Хотя, наверное, даже не все понимали – с атомным джинном знакомы были понаслышке. И тем не менее шли в огонь, спасая других. Впрочем, об опасности радиации они знали, конечно. И тем не менее шли.

Думаю, что членам Правительственной комиссии – ученым, физику-ядерщику Е.П. Велихову и химику В.А Легасову, – многое было понятнее во сто крат. И им, именно им, людям науки, командированным в жерло беды, надо было найти оптимальное решение физико-химической задачи со многими неизвестными – задачи, которой до них не решал никто…

Пауза затягивается. Нарушает ее вопрос корреспондента – можно ли было заранее ввести дополнительные элементы химзащиты в конструкции реактора? Ответ краток и жесток: можно и нужно. И это тоже один из уроков Чернобыля.

Хотел бы задать вопрос, содержавшийся во многих письмах в нашу редакцию: почему в сообщениях печати в мае-июне особый упор делался на изотоп иод-131? Разве только он был в выбросах? Разве только он представлял и представляет опасность?