Валет червей

- Конечно, - рассуждала я, - оттуда трудно получить хоть какие-нибудь вести. Я даже не знаю, ведутся ли там сейчас боевые действия.

- Думаю, ему скоро все надоест и он затоскует по домашнему уюту, предположила Лизетта.

- Ну что ж, по крайней мере, он выполнил свое обещание.

- Дикон, скорее, вынудил его к этому. Ты что-нибудь слышала о Диконе?

- Только то, что пишет Сабрина.

- Хотела бы я знать...

- Да? Что ты хотела бы знать?

- О Диконе.., то ли он просто любит розыгрыши, то ли все это лишь часть большого плана.

- Розыгрыши, - произнесла я; и именно в этот момент я увидела бегущую через лужайку служанку, а за ней какого-то мужчину. Я встала, но узнала его не сразу. Это был мой отец, и я никогда не видела его таким. Казалось, он постарел лет на двадцать и, что было уже совсем невероятно, был чрезвычайно небрежно одет, а галстук был смят.

Я поняла, что случилось нечто ужасное.

- Отец! - воскликнула я.

- Лотти! - в его голосе звучало отчаяние. Он обнял меня, а я воскликнула:

- Что случилось? Скажи.., быстрее. Отстранив его от себя, я увидела, что по его щекам текут слезы.

- Моя мать... - пробормотала я. Он кивнул, но не мог вымолвить ни слова. Рядом появилась Лизетта. Она спросила:

- Не могу ли я чем-нибудь помочь?

- Забери, пожалуйста, Клодину и оставь нас наедине. Отец, - обратилась я к нему, - присядем. Скажи мне, что произошло.

Он позволил мне отвести себя к скамье, которую только что покинула Лизетта. Я едва обратила внимание на то, как она уводит ошеломленную и готовую протестовать Клодину.

- Ты только что приехал. Должно быть, ты устал. Почему бы...

- Лотти, - сказал он, - твоя мать мертва.

- Нет, - прошептала я.

Он печально покивал головой.

- Погибла! Она погибла, Лотти. Я больше никогда не увижу ее. Я хочу убить их.., всех до одного. За что ее? Что она им сделала? Боже, храни Францию от черни. Я бы повесил их.., всех.., но и этого было бы для них слишком мало.

- Но почему.., почему моя мать?

Я попыталась представить ее мертвой, но сейчас я могла думать лишь об этом бедном надломленном старом человеке, который должен продолжать жить без нее.

- Расскажи мне, что произошло, - взмолилась я, - говори.., прошу тебя.., я обязана знать.

- Как я мог предположить, что такое возможно? В то утро она отправилась в город.., точно так же, как и десятки раз до этого. Она собиралась зайти к модистке, хотела заказать себе новую шляпу и советовалась со мной о цвете перьев.

- Да, - я терпеливо пыталась поторопить его с рассказом. - И она отправилась к модистке...

- В карете. С нею были двое слуг и камеристка. В карете! Я тут же вспомнила ее. Великолепный экипаж с золоченым гербом на дверце.

- Я не знал о том, что накануне в город прибыл один из этих агитаторов. Он подстрекал народ к восстанию. Это происходит по всей Франции, хотя и не в больших масштабах. Мы узнаем далеко не обо всех случаях, но, похоже, народ подстрекают даже в самых отдаленных уголках...

- Ну, - подгоняла я, - и что? Я чувствовала, что он пытается затянуть рассказ, потому что не решается сообщить мне ужасную правду.

- Пока она находилась у модистки, начались беспорядки. Это произошло возле бакалейной лавки. Она вышла и, должно быть, услышала крики толпы. Вместе со служанкой она села в карету. Ее немедленно окружила толпа.

- О нет... - пробормотала я, вспомнив случай, когда мы с графом слушали человека, призывавшего людей к революции. Я навсегда запомнила фанатичный блеск в его глазах.

- Кучер попытался пробиться сквозь толпу. Это было единственным выходом.

- А потом? - спросила я. Он покачал головой.

- Я не могу думать об этом. Эти преступники стали хватать лошадей под уздцы, пытаясь остановить их. Карета опрокинулась, и напуганные лошади начали рваться, пытаясь высвободиться. Один из слуг спасся, хотя и был серьезно ранен. Остальные же...

Я обняла его. Я пыталась утешить его, хотя знала, что это невозможно Он сидел и молчал, как мне показалось, целую вечность, глядя перед собой невидящим взглядом.

Как прошел остаток дня, я плохо помню. Это потрясло меня не меньше, чем его.

***

Прошла неделя, как он приехал ко мне с известием о смерти матери, но я была все еще не способна до конца поверить в случившееся. Я знала, что отец пытается убедить себя в том, что все происходящее только сон, что страшная трагедия - лишь ночной кошмар, родившийся в его воспаленном воображении. Утешение мы могли найти только друг в друге. Мы постоянно говорили о моей матери, поскольку это, казалось, немного успокаивало нас обоих. Я знала, что он почти не спит, и Амелия, с готовностью вызвавшаяся помочь, делала для него успокоительные настои, которые я заставляла его пить на ночь. Таким образом ему удавалось хоть немного поспать. Иногда отец ненадолго засыпал среди дня, и я была рада, поскольку так быстрее пролетало время.