— Поэтому вы её запихнули в психушку? Поэтому врали мне всё это время? Опять? Я вам что, подопытный кролик?! — я понимаю, что ору, но почему-то никак не получается наладить свой голос.
Мама молчит. Тишина между нами оглушает.
— Никто её никуда не запихивал. Она сама согласилась в итоге, но было уже поздно. Однажды она чуть не сиганула… не упала с обрыва, причём прямо у тебя на глазах, — мама глубоко затягивается и глухо кашляет. — Ты, наверное, этого не помнишь. Хорошо, люди вовремя подоспели, привели её домой.
Лет триста мне понадобится, чтобы переварить всё это.
— Она что, хотела покончить с собой?
— Не знаю, чего она там хотела. Сказала, что видела какую-то птицу, хотела с ней улететь, я уже не помню… Мы уехали почти сразу после этого. Я много раз говорила твоему отцу, что нужно как-то решать этот вопрос, жить отдельно, что-то придумать, в конце концов. Но он всё тянул, тянул, ему не до нас было, у него одни булыжники на уме были… И потом…
Мама, ты чудовище.
Я не могу забыть Лизу. Я постоянно ношу её в голове. Зачем?
Если бы у меня была бабушка, это было бы, кажется, равносильно обладанию небом. Или солнцем.
— Есть такие люди, — говорит Лиза, — они мёртвые внутри. Они похожи на нас, их не отличишь. Но стоит им только открыть рот — всё ясно, они потеряны. Убиты.
— А кто их убил?
— Жизнь.
Я знаю, это полный отстой — то, что говорила тогда мама. Она долго говорила, говорила и говорила, запутывалась и снова выпутывалась из дебрей каких-то дурацких слов и оправданий. Если бы только она умела слушать! Если бы только разрешила говорить мне, вместо того, чтобы бесконечно понукать, запрещать, докапываться и придираться. Она не слышит меня — совсем. И мне остается одно — снова и снова возвращаться к Лизе.
Как бы я хотела, чтобы мне выстирали память! Но в мире не хватит порошка, чтобы всё это забыть.
Я всё думала про то, что Лиза, оказывается, жива. Она где-то живёт, ест, дышит, разговаривает по телефону, может, картины рисует. Никакой автокатастрофы не было. Я могла бы догадаться об этом и раньше, когда появился папа — как чёрт из табакерки.
Но зачем? Зачем надо было пудрить мне мозги, это же бред!
— А я не хотела, чтобы ты жила в одном доме с сумасшедшей. Чтобы выросла с этими её тараканами в голове. Ты впечатлительная девочка, всегда такой была, а она тебя всякими… этими своими русалками пичкала. Я не за себя боялась, пойми, я за тебя боялась.
Как у взрослых всё просто, оказывается. Нет чела — и праблов нет. Даже киллера на дом вызывать не надо. Наврал, отправил человека, точно мусор, в корзину и спи спокойно, с чистой совестью. Проживай свою не обременённую неверными мужьями и сумасшедшими старухами жизнь. Ведь теперь всё О К!
А знаете, дорогие взрослые, это бесчеловечно. Да, вот так, представьте себе. И не надо за меня решать, с какими тараканами мне жить и жить ли ваабсче. Как там вы говорите? Нет человека — нет проблемы?
Ну ничего, теперь я сама за себя всё решу.
Моя мама думает, что быть мамой — это всё равно, что быть инженером. Ты делаешь правильно то-то и то-то и получаешь результат, то есть хорошую меня, воспитанную и всё такое. Главное, делать всё вовремя и с холодной головой.
Нет, кто-то явно должен давать родителям уроки, прежде чем позволять им размножаться.
— Я люблю тебя, дочка, — сказала она.
Вот так. Я была в шоке. Потому что… Ну, потому что это же: Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
Не помню, чтобы она говорила это раньше. А теперь, сказав наконец, она выглядела как побитая собака. И я разозлилась. Потому что это было типа ловушки. Я имею в виду, сначала вся эта грязь, а теперь — я люблю тебя… Она могла сказать это намного, намного раньше.
Я стою на обрыве. Том самом, с которого хотела взлететь Лиза. Только не вниз, как говорит мама, а вверх.
А может?
Может, и правда нет никакой Морской птицы? Нет и никогда её не было? Это все фейк — выдумки старой больной женщины. Нет в природе русалок. Мечту нельзя поймать на удочку. Чудес на свете не бывает — это прописная, всех давно доставшая истина. Ведь если бы они были, у меня было бы всё: Максим, мама с папой, друзья, лучшая подруга, живая и здоровая бабушка. Могло бы быть, но ведь нет! Я осталась одна, в одну ночь так — бац! — и совсем одна. А зачем жить человеку, который никому не нужен такой вот, с его тараканами и русалками?
Внутри так пусто и больно. Птица, где ты? Я чётко вдруг понимаю, что не хочу больше жить. Совсем.
Нет, не так.
Я хочу, чтобы все знали, что меня больше нет.
Мама.
Папа.
Максим.
Дина.
Лиза.
Она тоже меня предала. Исчезла из моей жизни, выпала из неё огромным таким куском. Кусищем.
А когда все они придут на похороны, я буду лежать в гробу в белом кружевном одеянии. Я где-то слышала, что молодых незамужних девушек хоронят в подвенечных платьях. И Максим тогда увидит, что он сотворил. И Динка увидит, и мама, и все остальные. Но будет поздно, too late[15].