Валя offline

Я стою на краю пропасти и смотрю на серый горизонт. Вернее, пытаюсь угадать то место, где он должен, по идее, быть. Кажется, на меня навалилась серость всех самых серых дней в этом мире. Я уже скинула вниз мамино панно. То самое, которое я сделала ей из ракушек на Новый год. Какая от него теперь польза?

В этом месте, у самого края моря, я чувствую призрак тех дней, что мы провели вместе с бабушкой. Как будто она всё ещё со мной.

Сегодня снова приснился тот сон. Наша старая зелёная машина и Лиза с чужим лицом.

Умирать страшно. Но я слишком боюсь жить, чтобы бояться теперь умереть. Главное — не смотреть вниз. Сделать шаг вперед и разом покончить со всем этим дерьмом. А там…

Там я, наверное, встречусь с Кариной.

Глава 17 Прорыв через вакуум

Сейчас, когда я вспоминаю тот далёкий январский день, у меня внутри кто-то зажигает маленькую лампочку. А за окошком метель и ночь… Такая светлая грусть на душе, знаете? От которой щемит сердце, и на лице заметная одному тебе улыбка — она тоже изнутри.

Но тогда, конечно, я не знала, что это море и этот берег, окутанные клочковатым туманом, останутся со мной на всю жизнь. С растрёпанной шевелюрой прошлогодней травы. С гранитными перекатами волн. С запропастившимся куда-то горизонтом. С криками птиц где-то далеко-далеко: «Гарр-грарр!» С тяжёлыми толчками ветра в спину. Потом я буду помнить всё это как счастье. Ощущать в этих метущихся мгновениях моего детства неистовые прорывы вечности в нашу короткую, как мизинец, человеческую жизнь.

* * *

В тот день я снова отделилась от себя, от своей оболочки и стала способна чувствовать за других. Душа шевелилась от боли, растревоженная и чуткая, как кошачий хвост. За маму, за Динку, за Максима, за папу, даже за Коконова Петра Сергеевича… И эта способность сочувствовать наделила меня необычайной силой — силой понимания и прощения, от которой в мире вся доброта.

В тот день я увидела наконец Морскую птицу.

Она всё-таки прилетела, бабушка меня не обманула.

Склонив голову набок, птица внимательно смотрела на меня своими серыми человеческими глазами — на маленькую меня, стоящую у самого края. На бесконечно маленькую частичку страдающего человечества — жалкую, смешную, потерянную и без капельки надежды.

Почему она прилетела именно ко мне?

Морская птица подставила мне свою широкую спину и, подсадив на большое гладкое крыло, взлетела. А я взлетела вместе с ней.

Мы летели среди грозовых туч, касаясь их влажных ноздреватых боков. Со всех сторон на нас сыпался дождь — ледяной и колкий. Кто-то сверху просеивал его сквозь мелкое сито. Дождевые колючки втыкались морю в толстый живот, проваливаясь в его бездонное чрево. Море ворочалось, перекатывалось с бока на бок, ему было щекотно. А вдалеке, у горизонта, гигантские белые старухи без лиц метали друг в друга молнии.

Мы летели низко над морем — гранитным и хмурым, с обрывками мыльной пены. В нём купался исполинский малыш Пантагрюэль, и я помахала ему рукой. Мы летели так низко, что я могла потрогать шершавую спину моря, протянув к нему руку. Другой я крепко держалась за гладкую, тёплую шею птицы.