Валиханов

Летом 1855 года Гасфорт отправился в поездку по Семипалатинской области, недавно образованной в составе Западно-Сибирской губернии. Генерал-губернатор еще только-только выехал из Омска в величественном экипаже, запряженном восьмеркой лошадей, а в Степи все аулы уже повернули в направлении того маршрута, которым везли Гасфорта. Никто казахов туда не гнал, никто не намеревался украсить путь Гасфорта этакими живописными потемкинскими аулами. На все была добрая воля самих кочевников и новый степной обычай, которым казахи были обязаны Сперанскому, вписавшему в «Устав», что один раз в году областной начальник отправляется сам или отряжает особых чиновников для обозрения и ревизии порядка в Степи и что жалобы на старшего султана, на членов приказа и начальника стражи подаются киргизами письменно областному начальству.

Со времен введения «Устава» маршрут, которым ездили омские начальники, сделался для казахов чем-то вроде Птичьей Дороги[44], опустившейся в Степь. Летние кочевки родов теперь строились с расчетом на встречу с кочевкой омского начальника. И само лето сделалось для степняка не только порой свадеб и других празднеств, не только порой богатых поминок и разбора дел судом биев. Лето стало теперь благодатной порой принесения жалоб русскому начальству. Вот ради чего пустели все степные урочища окрест и становилось людно на пути губернаторской кочевки. А где людно, там и праздники. Поют акыны. Джигиты состязаются в байге и кокнаре. У кого нет надежного скакуна — ступай борись, ухватив за пояс мокрого от пота соперника. У кого и силенок негусто — попытай счастья, может, тебе удастся выхватить зубами монету, брошенную в казан, полный кумыса.

На всем пути от Омска до Семипалатинска веселятся беспечные казахи на традиционном летнем празднике принесения жалоб русскому начальнику. И да здравствует просвещение, да здравствует цивилизация, обучившая кочевника жалобам в письменной форме! Но кто их пишет в почти сплошь неграмотной Степи? Пишут толмачи и письмоводители. Пишут не только за бедняков из «черной кости», но и за большинство из тех, кто поставлен у власти. Громаднейшую бесконтрольную власть дает в Степи элементарное знание грамоты. Один случай вошел в легенду. Некий ловкий письмоводитель написал от имени неграмотного правителя прошение об отставке, припечатал доверенной ему родовой тамгой и подал по начальству. Отставка не замедлила. На должность правителя был тут же избран другой — тот, кто уплатил ловкачу письмоводителю большой тогуз[45]. Правильно говорят, что войлок под задами правителей и старшин постелен хитростью и посажены они на него обманом. Ну а куда девался обманутый письмоводителем простак? Никуда не девался. Он каждое лето прикочевывает на веселый праздник казахских жалоб русскому начальству, но никак не может добиться толку и до сих пор не знает, за что его уволили с должности, ибо письмоводителем служит все тот же ловкий пройдоха и все жалобы за неграмотного простака пишет он, а что в них пишет — неизвестно.

Сопровождая генерал-губернатора в триумфальной поездке сквозь сплошной летний степной праздник, Чокан многое увидел и понял, чего раньше, быть может, просто не замечал, когда ездил степью в свои родные, с детства знакомые и любимые места, в свое родовое гнездо Сырымбет.

Путешествие учит человека зоркости. Дорога развязывает языки. На всем пути от Омска до Семипалатинска Чокан слышал за спиной беседы омских знатоков Степи. Среди рассказчиков блистал остроумием его будущий злейший враг Виктор Карлович Ивашкевич, давно уже забывший то время, когда находился на положении политического ссыльного. Он, видно, и в тайное общество попал случайно. А в ссылке «образумился», вошел как свой в теплую компанию, засевшую в Областном правлении сибирских киргизов. Казахский язык Ивашкевич знал в совершенстве.

— Знать язык — первейшее дело, — поучал он других. — Потом тамыров[46] надо заводить в степи — верных, надежных, преданных. Уметь себя вести в компании киргизов — без этого не обойдешься. Баранью кость ни в коем случае, господа, не грызть зубами. Имейте при себе ножичек поострее и ножичком, ножичком обкромсайте мясо, однако не дочиста. Мослы у киргизов принято швырять сидящим позади дамам…

Вся теплая компания покатывалась со смеху. Гасфортову свору не беспокоило, что их слышит корнет Валиханов, что разговор задевает его национальные чувства. Какие там чувства у киргиза!

Обижаться на эту публику — много чести. Но у шайки хапуг на самом деле повсюду имелись наивернейшие тамыры. Султаны и волостные правители в почетных халатах тащили своим омским сообщникам богатые дары, ставили белые юрты, поили шампанским, придумывали черт-те какие, будто бы существующие в степи испокон веков, варварские обычаи гостеприимства — лишь бы угодить чиновному ворью и что-то урвать для себя.

А простой народ почтительно глазел издалека на то, как его лучшие представители — его избранники! — дружески обращаются с русскими начальниками.