Валиханов

Чокан дорого бы дал, чтобы узнать, о чем писали англичане Худояр-хану, но Нормухаммед-датха или не видел писем, или не хотел сказать. Он только сообщил Чока-ну, что индус остался жив и до сих пор живет в Яркенде. Нет смысла, однако, обращаться к нему в поисках имущества казненного Шлагинтвейта. Вещи, а значит, и все инструменты, коллекции, записи попали в руки Валихана-тюря или палача и сгинули[91]. Получив такие сведения из первых рук, Чокан понял, что вопреки надеждам Петра Петровича Семенова не привезет из Кашгара научное наследие Адольфа Шлагинтвейта, а только сможет подтвердить достоверность добытых бугинцами известий. Если, конечно, сам уберется отсюда подобру-поздорову в начале весны. Примерно в середине Марта, но никак не раньше. Караваны, прибывающие в торговый город осенью, отправляют вьючный скот, измученный в пути, на поправку, для чего требуется изрядное время. Поэтому караван, который скоропалительно, до традиционного срока вздумает собираться в дорогу, неминуемо подпадет под подозрение.

В Кашгар пришла южная зима. Лавка, где сидел Чокан, обогревалась камином, в придачу ставили жаровню с раскаленными угольями, от них шел угар, и Чокан уходил, говоря, что у него разболелась голова.

Иностранный гостиный ряд занимал крытую легким навесом улицу, одним концом она упиралась в базарную площадь старого города, другим в базарную площадь нового города, где стояла соборная мечеть. На иностранной улице у Чокана завелось много знакомых, и он заходил поговорить с ними о ценах, о караванных дорогах, о житье-бытье в разных городах. Затем он шел обедать. После обеда возвращался в лавку, отмеривал деревянным аршином материю покупательницам в высоких меховых шапках из выдры, в шелковых плащах с золотыми лентами на груди, в вышитых сапогах из красного сукна. Потом снова уходил из лавки, бродил по узким улочкам старого города, тесно уставленным глинобитными домами без единого оконца в выходящей на улицу стене. Заглядывал к ремесленникам, прицениваясь по-купечески к товарам, заходил в мечети и медресе, знакомился с учеными ахунами, и они охотно делились своей мудростью с любознательным единоверцем, а кашгарские ахуны знали не только Коран, они многое знали из истории Средней Азии.

Ахуны могли только одобрить почтительный интерес молодого образованного купца к жизни святого Аппак-ходжи. Гробница святого находилась в шести верстах от города. Чокан любовался зданием, украшенным цветными изразцами. У входа в склеп пестрели знамена и бунчуки, но карнизам теснились рога баранов, коз, оленей, принесенных в жертву. Возле гробницы стояла большая мечеть с восхищавшим Чокана сфероидальным куполом.

Ему пришлось по душе отсутствие у кашгарцев религиозного фанатизма. Популярные здесь самобытные руководства по закону божьему отличались ненавистью к обрядовой скуке. Согласно кашгарским нравам благочестивому мусульманину не возбранялось посещать развеселые пирушки, где вино лилось рекой. Чокан слушал игру на дутарах, ситарах, гыджаках[92] и маленьких бубнах, пение и чтение стихов, главным образом переводных с персидского, потому что своих поэтов Восточный Туркестан не имел. Единственное самобытное, что он услышал, были народные песни, составленные из четверостиший, они поразили его унынием: «Трудно содержать в кашгарском городе лошадь, потому что связка сена стоит 12 пулов; но еще труднее сохранить голову, потому что… вай! вай!»

Чем больше узнавал Чокан кашгарцев, тем больше ему нравились их общительность, радушие, утонченная вежливость. Женщины в Кашгаре пользовались большими правами, чем у других мусульманских народов, у себя дома они принимали гостей как хозяйки. Чокану они разрешали зарисовывать их прически и головные уборы.

Наверное, купцу Алимбаю, носившему теперь чалму и бухарский халат, нелегко было сходиться с кашгарцами, ненавидевшими кокандцев и иноземцев не меньше, чем китайцев. Но он преодолел все барьеры — национальные, политические, социальные.

До нас дошел составленный им словарь уйгурского языка. Чокан установил, что коренные жители Восточного Туркестана говорят на одном языке, составляют одно племя. Однако он не смог при тогдашней разобщенности жителей разных местностей сделать вывод о существовании многочисленного уйгурского народа, который и поныне живет частью в Синьцзяне[93] и частью в Советском Союзе. Тем не менее Валиханов сделал в свое время очень много для изучения уйгурского парода.