Валиханов

В Семипалатинске он пробыл довольно долго, дождался каравана, произвел расчеты с Букашем, получил от Мусабая листы, исписанные мелкой арабской вязью, — маршрут от урочища Карамула до Кашгара и обратно, составленный собственноручно Мусабаем Тохтабай-оглы Касымовым. Вместе с Букашем и караванбаши Чокан обсудил, кого из спутников представить к наградам за участие в трудах и опасностях. В список вошли лица, бывшие при караване в качестве хозяев, а также рабочие, раненные при стычках с разбойниками. Сюда же Чокан вписал мапапа Чоп-Карача, пометив на полях чип, затем касимовского татарина Гирея Давлет Гильдеева, того самого, который прятал Чокана на Аксу, — ему медаль, а также Джексенбе, казаха из рода албан, заслуги которого не объяснены, — ему тоже медаль (не он ли успел вызвать казаков, когда караван попал в руки мапапа Турегельды?).

Почему-то поручик Валиханов не торопился в Омск докладывать Гасфорту об успешном исполнении возложенного на него поручения.

В один из майских дней Достоевский и Валиханов сфотографировались вдвоем. На карточке Достоевский в мундире, пока еще не отданном Гейбовичу, потому что не готово штатское платье. Валиханов в плаще, наверное, его знобило, он нездоров. Волосы, которые он брил наголо в бытность Алимбаем, еще не успели отрасти. И виден на карточке — да что там: выставлен напоказ! — кинжалик из восточной коллекции Достоевского, подаренный на память, хотя есть примета, что острое дарить — к ссоре. У Чокана на фотографии погасшие глаза, набрякшие веки, замкнутое лицо, заострившиеся скулы, свисшие вниз усы. Он еще не отошел от пережитого, не сбросил маску Алимбая, у него что-то запеклось внутри — навсегда. В свои 23 года недавний денди выглядит ровесником прошедшего каторгу и солдатчину Достоевского.

Сборы Достоевских в дорогу подсказали Чокану, что подарить другу на память. Он принес в дом на Крепостной дорожный палисандровый ящик для бумаг. По свидетельству второй жены Федора Михайловича, А. Г. Достоевской, он очень дорожил шкатулкой, подаренной ему Валихановым. Держал в ней бумаги и вещи, дорогие по воспоминаниям. Чокан эту шкатулку не мог купить в Кашгаре. Деревянные сундуки и шкатулки вывозились в Азию из России. Палисандровая шкатулка могла совершить с Чоканом путешествие из Семипалатинска в Кашгар и обратно. Он ее подарил Достоевскому, наверное, как талисман, — отсюда и особое отношение Федора Михайловича к палисандровой шкатулке.

Чойан, конечно, спрашивал у Достоевского совета, как писать о Кашгаре. Работа ему предстояла сложнейшая, ведь он многое вывез в памяти, а труд воспоминания требует какого же напряжения, как и труд запоминания.

Сидеть за столом, пока все не припомнишь, не перенесешь на бумагу. Причем сидеть запершись, наедине с собой, избегая расспросов. Ни в коем случае не пускаться в рассказы. Молчание и молчание, пока все не будет записано, вот что мог советовать Достоевский, от которого «Записки из мертвого дома» потребовали такого труда воспоминания, что хоть привязывай себя к столу.

13 июля 1859 года Гасфорт отправил рапорт министру иностранных дел князю А. М. Горчакову, в котором сообщалось о благополучном возвращении поручика султана Валиханова. Поручик Валиханов, несмотря на опасное положение, успел собрать многие полезные сведения. Как только записка им будет составлена и он поправится в здоровье, расстроенном от многих лишений, Валиханову необходимо самому поехать в Петербург, чтобы сделать пояснения в Азиатском департаменте.

Гасфорт, таким образом, сдержал слово, данное Семенову, что Валиханов после возвращения из Кашгара поедет в Петербург для разработки собранных им материалов по истории и этнографии Степи.

Но идут дни, недели, месяцы, а Валиханов все еще в Омске.

26 сентября 1859 года Омск шлет рапорт директору Азиатского департамента Ковалевскому. Поездка Валиханова отложена впредь до выздоровления.

16 декабря. Гасфорт — Ковалевскому. Здоровье поручика Валиханова начало поправляться, и он теперь усиленно занимается окончанием своих заметок.

24 января 1860 года. Гасфорт — князю А. М. Горчакову. «Возвратившийся с караваном… поручик Валиханов, вследствие испытанных в течение продолжительного путешествия лишений, физических трудов, неудобств и нравственных потрясений от опасностей, которым подвергался, рискуя жизнью, если бы настоящее звание его сделалось известным, о чем уже высказывалось некоторое подозрение, прибыв в Омск, сильно занемог, так что по его природной слабой организации нельзя было определить исход болезни, долго продолжавшейся».