Валюта любви. Отважное путешествие к счастью, уверенности и гармонии. Автобиография основательницы бренда Roxy

Я кутаюсь в свою нелепую, длинную пурпурную пуховую куртку на гусином пуху, а Скарлетт напяливает на себя одежду для альпинисток. Мое лицо цепенеет от холода, когда мы гуляем по улицам, где царит покой по сравнению с сутолокой рабочей недели. Мы бесцельно бродим и доходим до Люксембургского сада. Так приятно просто гулять и разговаривать – никаких просмотров и ни на кого не нужно производить впечатление.

– Сколько ты пробыла в Лос-Анджелесе? – спрашиваю я.

– Всего пару месяцев.

– Итак, ты приехала, чтобы работать моделью? Наверное, в Портленде не особо много работы для моделей, верно?

– Нет, там этим не занимаются, – смеется она, – но на самом деле я приехала в Лос-Анджелес в школу косметологии.

– Правда?

– Я училась на визажиста, но кто-то из школы сказал, что мне нужно рекламировать товары для лица и волос. Поэтому прошла собеседование в «Вильгельмине», и они заключили со мной контракт.

– Это потрясающе! А ты действительно любишь делать макияж?

– Да! Я собираюсь заниматься этим снова, когда закончу работать моделью.

– Ты не могла бы сделать мне макияж как-нибудь?

– Конечно! – улыбается она.

Во время прогулки я забрасываю ее вопросами, пока мы не останавливаемся перед мраморной статуей под названием La Bocca della Verità – «Уста истины». Как гласит легенда, если вы произнесете ложь, держа руку у нее во рту, она ее откусит. Статуя игривая и красивая.

Никогда не видела такого высокого искусства ню. Там нет сексуальной вибрации, как у соблазнительных голых женщин из коллекции моего отца в гараже и в нашей берлоге. Эта изящная обнаженная женщина не заставляет меня испытывать неловкость; она вызывает положительные эмоции. Хочу быть похожей на нее, отдавая должное ее игривому, женственному духу, а не только ее красоте и сексуальности.

Мы блуждаем по фермерскому рынку под открытым небом, с ярко-оранжевой морковью и рубиново-красной свеклой, такими свежими, что к ним еще прилипла земля. Лук, картофель и лук-порей переполняют деревянные ящики. Не знаю, что такое «fromagerie”[2], но здесь искусно устроены и уложены маленькие горки крошечных сыров всех мыслимых оттенков желтого, кремового и оранжевого. Поставщики с гордостью смотрят на свою продукцию. Ничего похожего не увидишь в супермаркетах у нас дома.

– Bonjour mademoiselles! (Добрый день, девушки), – кричат мясники в фартуках, залитых кровью, когда мы проходим мимо мясного прилавка. Огромные куски мяса висят над головой. Мы хихикаем над чучелами уток, которые выставлены напоказ.

Валюта – для меня загадка, поэтому, расплачиваясь за товары, показываю продавцу свои банкноты и монеты. Они берут нужное количество и дают сдачи, великодушно обучая меня пользоваться французскими деньгами. Вскоре у меня оказываются пакеты со свежим йогуртом, сыром, фруктами, хлебом и пыльной бутылкой домашнего вина за один франк.

Мы со Скарлетт медленно возвращаемся в отель. Я привязываю свой пакет с йогуртом и сыром за окном, на перилах балкона, надеясь, что голуби не украдут его. Кому нужен холодильник в такую погоду?

Мы вырываем страницы из моего дневника и делаем доску для игры в нарды. Таблетки аспирина и монеты – наши игровые шашки. Мы играем часами, вместо бросания костей поочередно вытягивая вырезки с написанными от руки номерами из пустого контейнера из-под йогурта. Смотрю на милое лицо Скарлетт и испытываю глубокую благодарность за то, что она рядом со мной. Пока мы играем, я как бы отстраняюсь, чтобы взглянуть на эту сцену со стороны…

Я в своей любимой коричнево-белой мужской фланелевой пижаме, шерстяном свитере и трех парах носков. Скарлетт тоже закутана в свое ярко-красное пальто и лыжную шапочку. Даже при всех противостояниях и трудностях испытываю что-то совершенно новое. Нет ни одной души, которая наблюдала бы за мной и говорила, что мне делать. Нет домашних правил. Могу делать что хочу и когда захочу, и никто меня не опекает. Отсутствие давления со стороны сверстников, отсутствие родительского диктата и даже влияния друзей и подруг. Я совершенно неизвестна, анонимна. Абсолютно новое чувство свободы наполняет все мое существо, когда вижу себя улыбающейся и спокойной. И делаю именно то, что хочу в этот момент. Я свободна.

Хлеб и вино, нарды с аспирином и монетами, Париж, зима 1980 года

Адаптация

По мере того как один напряженный день собеседований перетекает в другой, чувствую, что мое тело становится заложником Парижа, а мой разум покинул меня и застрял в Лос-Анджелесе. Мне одиноко. Я расстроена и скучаю по всему, что связано с Америкой. Париж потребовал большей перестройки, чем мне представлялось. В основном это касается обычных вещей, которых мне не хватает, например мягкой туалетной бумаги или меню, которое могу прочитать.

В Лос-Анджелесе всегда жарко, но в Париже водосточные желоба заморожены и запечатаны кристаллами льда. И дождь! Никогда не видела столько дождя. Темное небо покрыто пеленой серых облаков. Это шокирует, если ты привыкла к солнечному голубому небу Калифорнии, – и действует довольно удручающе.