Валютчики

Одна сунула руку в складки платьица, вытащила кулачком, раскрыла ладонью вверх. Я понял все. В солнечных лучах переливалось обручальное кольцо из бериллиевой бронзы. Такого добра нам приносили по десять раз на дню. Кривую пробу научились подделывать так, что с трудом отличишь от заводской. Попадались безделушки из рандоли, покрытые булатом. Мы догадывались об адресах подпольных мастерских, в которых армяне штамповали фальшак. Они же первыми занялись подделкой настоящей «Рамы» вонючей смесью, сдобренной животным жиром. Одно время «Рамой» из «чалтырей-малтырей» в фирменной упаковке завалили прилавки вокруг оптового рынка на Семашко. Торговали местные девушки, которых кавказцы трахали в строящемся за их спиной торговом комплексе на загаженных бетонных полах, или возле оконных проемов.

— Это фальшак, — негромко сказал я. — Ну… не золото, а сплав. Ценности не имеет.

— Не золото? — переспросила светлая девочка.

— Не золото!.. — повторила за ней подружка.

— Можете отнести домой и оставить на память. Через несколько дней оно почернеет, — я усмехнулся. — Трите тряпочкой, будет порядок.

— Вы обманываете, — сказала первая девочка. — Кольцо в руки не взяли, а говорите, что не золото.

— Вопрос закрыт, — махнул я рукой. — Нашли не то, что нужно.

— Не нашли, — подняла голову светлая. Она была поувереннее подружки. — Его дал Алик, который торгует овощами в начале базара. За работу.

— Да, — подтвердила вторая. — Он сказал, что в кольце больше десяти граммов. И проба есть.

— Ну…, мать честная, — бегая глазами по головам прохожих, вышел я из себя. — Такую пробу на стальные ложки ставят. Алик пошутил. За какую работу он расплатился дерьмом?

— Кольцо золотое, — насупилась первая девочка. — Вы не хотите покупать у нас.

Я вытащил ляпис, взял радужно переливающееся изделие. Смочил слюной, провел по поверхности кривые полосы. Они почернели.

— Ясно? — отдал я кольцо. — Лаком не потрудились скрыть, чтобы карандаш не сразу взял, — сплюнул под ботинки. — Не связывайтесь с аликами никогда.

— Если кольцо не золотое, оно должно почернеть? — добивалась истины первая девочка.

— Я слышала об этом, — кивнула вторая.

Мне нравилось их упорство. Есть уверенность, что в следующий раз на мякину не попадутся. Подходили русские люди с немецкой педантичностью или кавказским, азиатским интуитивным упрямством. По телевизору в голос вещали о странах второго, третьего мира. Это при коммунистах все, и собаки, были равны. Потому жили, как при первобытно-общинном строе. Действительно, перед Богом люди равны. В церковь идут без своих спичек, каждый покупает свечку — судьбу. Зажигает от других и ставит на общий подсвечник. Горят они — судьбы — кто жарче, кто холоднее — в одной куче. Вышли за порог — разделение. По уму. Один профессор, второй скотник, один художник, второй дворник. Одна великая актриса Настасья Кински, вторая кривляется в подворотне. Домохозяйки путной не получилось. О каком равенстве речь? О человеческом уважении друг к другу — иное дело.

— Да, оно должно почернеть, — подтвердил я. — Реакция сваренного из специального химического состава ляписного карандаша на металлы. На золото и серебро не реагирует. Железяки темнеют как от гуталина.

— Он кинул нас.

Лицо первой девочки посерело. Сжав кулачки, она словно надумала драться с невидимым противником. Глаза потеряли живой блеск, губы побелели. Подружка прижалась к ней плечом. Я поразился резкой, почти взрослой, перемене.

— Подружки привели нас к Алику на переборку помидор. Сказали, за работу платит хорошо, — деревянным голосом начала светловосая. — Три дня мы трудились за сто рублей в день. Зарабатывали больше родителей. Потом на машине он вывез на левый берег Дона, заставил делать минет. Себе и другу. Мы терпели, потому что платили деньги.

— В этот раз Алик отдал кольцо, — дополнила смуглая девочка. — Еще снял с меня трусы и прижался к попе. Я стала царапаться, кусаться. Вырвалась и убежала.

— Почему не заявили в милицию, не признались родителям? — закашлялся я.

— Алик сказал, никто не поверит, — одновременно ответили девочки. — Вся милиция знакома. Он показывал нас милиционерам, говорил, что мы его рабыни Изауры. Они посмеялись и ушли.