Валютчики

— Вообще, тебе кранты. Будут стараться закрыть, — повернул в другую сторону Сникерс. — Они не дураки. Докажут вымогательство, увольнением не отделаются. За них взялись..

— Документы пропали. Потребовали предъявить, — сказал я. — Когда ушли, паспорт, права, удостоверение инвалида, военный билет исчезли.

— Их работа, — констатировали Лесовик с Хроником. — Чтобы легче было придавить.

— Зачем? — ошалел я. — Мало других способов?

— Пока будешь мотаться по инстанциям, ты у них вот где.

— Подлянка, так подлянка. Ни в какие ворота.

— Тебя надо раскрутить.

— Что с документами сделают?

— Могут порвать и выбросить, — сплюнул Сникерс. — Захотят — продадут кому из беженцев. По ксивам бабки наворачивают. Не слыхал про пластиковые карточки? Говорили тебе, дергай, пока при памяти. Ты здесь никто. Книгами подотрут задницу. Но прочитают, чтобы знать, с кем имели дело.

— Беспредел, — развел я руками.

— Вся страна такая, — засмеялись ребята.

Из-за угла магазина со стороны Буденновского показались Баснописец с пацаном, начальник уголовки базарного отделения и его заместитель. Сзади два амбала из пешего патруля в форменных бушлатах. Компания двинулась в нашу сторону.

— Я бы смайнал, — посоветовал Лесовик. — Переждал бы, пока дело утрясется, иначе будут доставать.

— Обещали не трогать, — раздул ноздри я.

— Если мент обещает, исполнит точно, — лысой головой покивал Лесовик. — Власть, да чтобы не употребить. Линяй, не чешись.

Я пригнулся, за спинами нырнул в ворота. Нужно было проскочить до той стороны с машинами под рыбу, пролезть на улицу Тургенева, по ней добежать до Семашко, или спуститься к Дону по Буденновскому. Тогда можно почувствовать себя в безопасности. До этого момента рынок перекроют за минуты. Я личность известная. Мысль заставила изменить планы. Тогда пусть мечутся на выходе, я проплыву под конторой. За воротами завернул к трамвайной линии, пошел на автобусную остановку. На тротуаре оглянулся. Верхушка уголовки втягивалась вовнутрь базара. Ясно. Пока не получу дубликат справки ВТЭКа, ловить на рынке нечего. Нужно спасать, что осталось. Примчавшись домой, закрутил серебряные изделия в кусок тряпки, сунул в нее кляссер с тощей коллекцией монет, несколько золотых побрякушек. Свернул в трубочку пару соток и остаток денег. За окном темнело. Казалось, в дверь вот-вот загремят коваными сапогами. Я не боялся ментов, ОМОНовцев. Я боялся себя. Если здоровому человеку все равно, то мне легче застрелиться, нежели отсидеть три месяца в закрытом помещении. Болезнь могла толкнуть на любой поступок. Прихватив еще пару вещей, выбежал на улицу. Решил переждать время у Людмилы. Когда сделаю документы, нанесу визит в ментовку сам. Утешала мысль, что за ночь, за день придет трезвое решение проблемы.

Транспорт, даже коммерческий, ходил плохо. Шла борьба между директором главного автопредприятия кавказской национальности, посадившим на автобусы джигитов, и начальниками остальных парков. Шоферы кавказцы отказывались подбирать стариков, требовали с них, со студентов, школьников, оплату за проезд. Горстка граждан не желала мириться с беспределом, забрасывая жалобами власти. Но, дурной пример заразителен. Появились доморощенные, начавшие копировать новую орду. По телевизору показывали, как Москву терзали казанские татары. Молчала и столица.