Валютчики

Если бы его осенило забрать все добро по нашептанному потолку, пошел бы банковать, не беспокоясь, куда пристроить больше десятка изделий по цене выше ста восьмидесяти рублей за грамм. Мало кто из валютчиков согласился бы выручить.

— Подожду тебя на улице, — увидев, что собрались заняться взаиморасчетами, предупредила Ленка. — Нужно переговорить.

— Понял, — отозвался я.

Красномырдин отобрал перстеньки с белыми или разноцветными камешками. Приглянулась тридцати граммовая «веревка», такого же веса «армянка». Элегантную цепочку граммов на восемь с вязкой «кортье» я отложил себе. Меняла сразу придвинул к ней несколько «якорных», пару «кобр», с алмазной обработкой. Вес отобранных им изделий составил девяносто шесть граммов. Я подтолкнул «кортье». Сто четыре грамма, две тысячи восемьдесят рублей навара. Расстался бы с остальным, да Красномырдин наелся. Но двадцать граммов не сто двадцать восемь, пусть хороших изделий. Оставив хозяина раскладывать приобретенное по полочкам, я вышел за двери ларька. На него положили глаз заезжие армяне, которым русские всегда шли навстречу, лишь бы золотили ручки. Передача должна была состояться с недели на неделю.

На улице обложила «куриная слепота». В это время обували и кидалы, и законопослушные граждане. Года четыре назад вместо немецких марок подсунули польские злотые нового образца. Перед ними хапнул двести баксов по полтиннику, оказавшихся переделанными из пятидолларовых билетов. В предвечернем вязком воздухе, когда свет словно просеивался через сито наступающей ночи, зрение садилось моментально. Я прижался к стене ларька, чтобы не толкнуть кого из прохожих. Кто-то дернул за рукав куртки:

— Управился? — голосом Ленки спросило разноцветное пятно перед носом — Признавайся, сколько на мне наварил? Или сумку стяну.

— Какой навар, свои чуть не пришлось отстегивать. — протирая глаза, заныл я. — В пакетике несколько цепочек. Потянутые, говорит, будто сорванные. Замочки закушенные.

— Сам ты закушенный. Вещи новые, — отстранилась Ленка. — Видела, как по кучкам раскладывали.

— Дверь закрыли на задвижку!

— Вон, занавеска неплотно задернута, — кивнула девушка на окно ларька. — Я уже замерзать стала. Думаю, понаблюдаю, чем занимаются.

— Мы перевесили золото, которое Виталик взял за день.

— Свое узнаю всегда.

— Ты права, — сдался я. — Сплавил часть принесенного тобой, иначе он отказался бы иметь дело. Пришлось бы куковать до завтрашнего утра.

— Мог бы приправить все, — пожала плечами Ленка. — Я так спросила.

— Пока Красномырдин поддатый, наварил нормально, — окончательно признался я. — Надеюсь, и ты заработала.

— В накладе не останусь, — девушка взяла под руку. — Все было по честному?

— Обманывать не будет. Если что, забрали бы товар и ушли. Или к Бандере, или до Крысы. Тебе нельзя. Раскусили, что скупаешь по дешевке.

— Им какое дело? Жаба душит?

— Получается, так.

— Идиоты… Пойдем угостишь с навара.

— Лена, давай передумаешь? Не забывай, у кого ночевать будешь.

— Во первых, свои у своих не возьмут, — указала девушка. — Во вторых, я у тебя ночевать буду.

— Цыгане убьют.

— Я цыганка? Останавливаюсь у дальних родственников отца. Языка не знаю. К тому же, известила, что сегодня уеду домой.

— Времени мало, — попытался посмотреть я на часы на колокольне. — Поработать бы.

— Вот… жидяра. Почапали угостишь, говорю.

— Цыганча, блин… Так и мечтаешь расколоть.

— Не расколоть, а снять процент с навара, — засмеялась девушка. — В прошлый раз смайнал.

В кафе на Большой Садовой, сбоку ухоженного памятника Ленину, столики были заняты. Мы успели присесть за ближний к стойке, возле кадушки с высоким растением. Ленка сняла куртку с капюшоном, повесила на спинку стула. Я смахнул шапку, расстегнул кнопки. Направился занимать очередь.

— Возьми красного, крепленого. Бутылку, — заказала девушка. — И пару апельсинов с конфетами.

— Может, граммов четыреста? — покосился я. — Развезет.

— Ты пить не будешь?

— Бросил.

— Когда стану как ты — старой и седой — откажусь от всего сразу, — Ленка почесала носик. — Бери четыреста. Тогда бутерброд с сыром.