Валютная могила

– Рад бы, да ничем не могу вам помочь, – развел руками исполняющий обязанности старшего участкового уполномоченного Воронцов, уже не пряча ухмылку.

– «Отказ в предоставлении запрашиваемой информации возможен, только если она содержит сведения, составляющие государственную, коммерческую или специально охраняемую законом тайну», – процитировал я кусочек статьи Закона о СМИ. Но это не возымело никакого воздействия на старшего лейтенанта полиции. Тогда я велел Степе включить камеру и, взяв в руки микрофон, сказал, глядя прямо в объектив:

– Увы, исполняющий обязанности старшего участкового уполномоченного старший лейтенант полиции Алексей Юрьевич Воронцов отказался отвечать на наши вопросы, сославшись на то, что не уполномочен на это своим руководством. Похоже, все, что связано с деятельностью убитого капитана полиции старшего участкового уполномоченного Александра Александровича Лакшина в последние часы его жизни является тайной. Но не тайной следствия, а иной тайной, о которой не хотят распространяться служители закона…

Воронцов приподнялся со своего места, но ничего не сказал. Да и что ему было говорить, шестеренке… нет, винтику в огромном механизме власти, иногда жестокой, а иногда беспомощной, как в случае с вагоном, полным евро…

А вот бабушки во дворе оказались более словоохотливыми. Одна, представившись тетей Грушей, рассказала, что в последний день своей жизни их старший участковый уполномоченный был очень озабочен. Сначала он привел в участковый пункт каких-то бомжей, бабу и мужика. Потом ходил куда-то, после чего как раз и стал задумчивым и озабоченным. А поздним вечером его видели уже в штатском костюме, чего за ним никогда прежде не водилось: капитан полиции Лакшин всегда ходил в форме. Мало того, что он был в штатском, так еще нес два больших баула, очень тяжелых и набитых под завязку.

– Он, милок, едва их тащил, – сказала тетя Груша, назвав меня «милком». – Тоже ведь уже не шибко молод был.

– А что в них было, вы не знаете? – спросил я.

– Почем же мне знать, милок, – ответила тетя Груша. – Но баулы у него были битком полны.

– А когда его убили, эти баулы при нем были?

– Чего не знаю, того не знаю. Его ведь поздно порешили, почитай, во дворе ночь уже стояла. Потом милиция, тьфу ты, как ее нынче-то… полиция понаехала, оцепили все кругом, не подступишься, даже хотя бы одним глазком глянуть…

– Ясно, – сказал я. – Спасибо большое…

Баба Маня, которая тоже видела капитана Лакшина, приведшего в свой пункт бомжа и бомжиху, поведала нам, что «Сан Саныч был человек хороший и отзывчивый, только уставал сильно на работе, оттого и грустил».

– Не то что этот, новый. Воронцов ему фамилия, – добавила она. – Теперь у нас будет такой же участковый, как и у всех: хрен его когда увидишь, – заключила баба Маня и смачно сплюнула на щербатый асфальт.

Одним словом, во дворе мы со Степой узнали об убитом участковом капитане полиции Лакшине намного больше, нежели в самом участковом пункте. Похоже, Сан Саныч в микрорайоне был человеком уважаемым и занимал свое место по праву. Возлагаемые обязанности отнимали у него много сил. Может, в какой-то момент ему захотелось все как-то поменять, вот отсюда и штатская одежда…

Но что же с ним все-таки произошло?

Пора было звонить Володьке Коробову. И напомнить про должок. Только перед этим самому взглянуть на этот вагон с евро…

Я снова бомж. Правда, в кармане у меня телефон, который пока выключен. Не ровен час, кто-нибудь позвонит, и вся моя конспирация и принятый образ полетят к чертовой матери. На телефон я намерен снять сам вагон и его содержимое.

В среде бомжей я уже свой. Никто не обращает на меня внимания. Главное, чтобы я не промышлял на чужой территории, а ходить… Кто ж запретит ходить вольному человеку там, где ему вздумается?

Время уже далеко за полдень. Навстречу мне попадается не так уж и много бомжей. Большинство из них сейчас обедает и пьет водку. Вернее, уже отобедали, выпили и теперь либо играют в карты, либо просто дремлют в своих закутках или наслаждаются беспечной жизнью и майским солнцем, улегшись где-нибудь на травке.

Я забираю на запад. Вагоны, пути, вагоны… Опять вагоны… Вот и длиннющая сцепка товарных вагонов на первой линии. Я пролезаю под одним из вагонов и вижу на второй линии несколько пассажирских вагонов, ободранных и проржавевших. Им уже никогда больше не возить пассажиров, но почему-то их не торопятся отправлять на переплавку. Трудоемкое это дело. Затратное. Поэтому и никому не нужное… А может, по бумагам уже давно и отправили, и распилили, и переплавили, а выделенные деньги уже давно поделили.

Кто разберет эту привокзальную бухгалтерию?

Заглядываю внутрь одного из вагонов с вынутыми или выбитыми рамами. Это бывший плацкартный вагон, что можно понять по остаткам сидений у окон. Из вагона вынесено все, что хоть как-то могло пригодиться. Поэтому никто из бомжей и не облюбовал их в качестве жилища: в таком вагоне скорее замерзнешь и окочуришься, нежели на улице.