Валька

– Плавать я не умею, – Землемер развел руками. – Один из немногих уроженцев нашего города, который не умеет плавать – представляете? Тем не менее я многое знаю о плавании, и особенно о соревнованиях – кто, когда и почему выиграл. Всякий раз бывают накладки, и получаются от накладок прибыли людям знающим. Я также много знаю, например, о футболе, но там слишком много игроков. Не на поле, а вне поля. Плавание удобнее – меньше шума, меньше звездности, уговаривать легче. А мы с вашим кавалером, уважаемая Валентина, можно сказать, вместе под судом были. То есть, не «можно сказать», а именно были – вместе под судом. Сидел, потом, правда, только он. У меня не было в то время возможности … уберечь его от приговора. К сожалению. Сам-то я, разумеется, не сел.

– Да ладно, чего там … – засмущался почему-то Гусев.

– Нет, Гусев, не нужно великодушия. Не сел я потому, что меня посадить невозможно. – Он снова повернулся к Вальке. – Зацепиться не за что. Я действительно ни в чем не виноват перед законом. Виноваты другие, которые творят черт знает что, а потом пытаются все это свалить на меня. И у них никогда ничего не получается, потому что закон чтит мою невиновность, а подставить меня – подставить и других, ведь я не мелкая сошка, никому не хочется меня подставлять – вот и получается, что меня посадить нельзя. – Землемер отхлебнул пива и обратился на этот раз к Гусеву: – Ну, это скучно, а вот скажи мне Гусев, сколько времени ты на воле мыкаешься?

– Почти два года.

– И – ничего? Никаких перспектив?

– Пока что никаких.

– Работаешь?

– Ночным сторожем.

– Ну, это легко исправить, – заявил Землемер. – Хозяюшка! Мы пойдем в сауну, а ты принеси пока что еще пива.

Вышедший из раздевалки в одних плавках, Землемер оказался компактно и крепко сложен. Проститутки фигуры имели модные – как фотомодели – длинные конечности и миниатюрные груди и жопы. Обе с короткими стрижками, со спины они напоминали узкоплечих женоподобных юношей лет семнадцати. Валька поймала на себе презрительный взгляд одной из них и засмущалась.

Землемер говорил степенно, рассудительно, производил впечатление умного человека даже в парной. Вспомнил еще раз олимпиаду и разнузданный итальянский город, в котором она проходила – оказывается, он там лично присутствовал во время соревнований.

– Все очень хвалят тамошнюю архитектуру, – доверительным голосом говорил он, косясь на проституток, будто не хотел, чтобы они слышали его рассуждения. – А по мне, так архитектура там – бардак, как есть бардак. Все дома стоят сами по себе, нет общей темы, нет связи эпох. А вот пожрать там конкретно любят, и готовить умеют, хоть и по-простонародному как-то, без того лоска, который свойственен северным народам.

Землемер предложил Гусеву работать у него в фирме, и Гусев, к удивлению Вальки, отказался – без вызова, и не кокетничая, а спокойно сказал:

– Нет, Землемер, извини, не могу. Спасибо тебе на добром слове, но не могу.

– Принципиальный ты, Гусев. Одинокий волк, да? Дорожишь независимостью, не хочешь быть обязанным? Ну и правильно, – неожиданно заключил он. – Не хотелось бы портить с тобой отношения. Хороший ты парень. – Он повернулся к Вальке. – Хороший он у вас, надежный. Честный человек – это такая редкость, Валентина. Вы уж его не обижайте.

– Да нет, я чё, я его не обижаю никогда вообще, – испугалась Валька, а Землемер засмеялся.

На прощание Землемер велел одному из своих охранников принести чемоданчик, открыл его, и вытащил подарочный сертификат.

– Вот, – сказал он. – Зайдете в универмаг, купите, что душе угодно.

– Спасибо, но … – начал было Гусев.

– Да я ведь не тебе, – оборвал его Землемер. – А Валентине. Опомнись! Ты ведь не центр мироздания, Гусев! – Он повернулся к Вальке, улыбаясь и заговорщически щуря глаза. – Думает, что центр мироздания, надо же. Неотесанный он у вас, Валентина. Возьмите, пожалуйста. Здесь и на гардероб, и на духи. Мне эти сертификаты бесплатно дают, я у них член правления.

Из санатория Гусев и Валька вышли притихшие, слегка подавленные, каждый по своим причинам.

– Ты мне ничего не говорила про олимпиаду, – сказал Гусев.

– А ты не спрашивал.

– Ну так я сейчас спрашиваю, – сказал Гусев, и вскоре сильно об этом пожалел.