Вальхен

Девушки из фабричных бригад рассказывали, что с ними работают и немцы: пожилые мужчины в качестве мастеров и наставников и женщины — на тонкой чистой сборке, где положено быть в белых халатах и шапочках. Нашим же девчатам достаётся работа на простейших станках, уборка цехов, толкание вагонеток с продукцией и прочий тяжёлый неквалифицированный труд. Те, кому ещё только предстояло выходить на фабрику, расспрашивали старожилок, трудно ли освоить станки, очень ли сердитые мастера и дают ли там днём обед или только хлеб и воду, как на торфе.

Слегка поддерживала Валю лишь надежда на выходной. В прошедшее воскресенье уже в третий раз приезжал Уве Хоффман и забирал Наташу, Валю и Нину с детьми на работы в своей усадьбе. В этот раз Уве заявил, что ему нужны четверо, и категорически потребовал также Асие. Похоже, что забирал этот странный немец самых слабых — не столько для работы, сколько для того, чтобы подкормить. Зося исправно кормила всех четыре раза в день, а Уве старательно демонстрировал всем соседям, что гоняет о́стов и требует от них усердия, но на самом деле сильно не загружал. Пленницам же прополка клумб, подвязывание розовых кустов и чистка дорожек в большом красивом саду казались после торфа отдыхом. А ребятня и вовсе просто отъедалась и играла на лужайке в тени старых лип. Асие была откомандирована на кухню к Зосе, где они с кухаркой каким-то загадочным образом быстро умудрились найти общий язык. После работы всем остам давали возможность как следует помыться, и уезжали они отдохнувшими и сытыми. Однако Уве каждый раз напоминал, что в лагере не должны знать, как именно работают остовки в его усадьбе. Похоже, он страшно боялся, что его обвинят в сочувствии к пленницам. И женщины старались не распространяться об этом. Малышам Нина строго внушила: если они расскажут, что там хорошо, Уве больше не сможет забирать их, а здесь жизнь станет ещё хуже. Напуганные дети молчали, да их никто особенно и не расспрашивал.

По возвращении в лагерь оставалось только проветрить свои матрасы и что-то постирать. Такой рабоче-выходной, после которого вечером можно было не идти на лагерный ужин, давал некоторый заряд сил, хотя Вале его хватало ненадолго.

На утреннем построении в субботу Валя вдруг забыла свой номер, растерялась и тут же получила от Волчихи удар по спине шлангом. У неё перехватило дыхание и потемнело в глазах. Стоявшая рядом Наташа не дала подруге упасть. С её помощью Валя отстояла перекличку и добралась до столовой. Противный желудёвый кофе всё же был горячим и принёс некоторое облегчение, а кусок хлеба с чайной ложкой клейкого мармелада хотя и не утолил вечного голода, но создал некую иллюзию завтрака.

Колонна женщин в серых халатах с голубыми лоскутками OST шла по ещё не проснувшемуся городку, гремя по булыжнику вечными хольцшуе и распугивая птиц, встречавших пением раннее майское утро.

…День выдался по-летнему жарким. Солнце палило вовсю, и торфяная пыль липла к потным разгорячённым лицам, ещё сильнее раздражая глаза и посеревшую кожу. Валя принимала торфяной брикет со штабеля на вытянутые руки, когда у неё закружилась голова, и девочка вместе со своей ношей рухнула прямо под ноги надзирателю. Тот выругался и хлестнул её по руке тонкой плетью с металлическим концом, которую всегда носил с собой.

Валя вскрикнула — удар пришёлся по запястью, и кровь хлестала из рассечённой вены. К девочке бросились Марьяна и Наташа, следом ещё кто-то, работа застопорилась. Надзиратель попытался разогнать собравшихся, но Марьяна так посмотрела него и столь выразительно перевела взгляд на камень, удерживавший колесо вагонетки, что немец решил не связываться с группой разъярённых женщин.

— Дайте воды! — громко сказала по-немецки Марьяна и, глядя на надзирателя, добавила: — Вы будете отвечать за остановку работы.

Подбежал пожилой бригадир. Марьяна указала ему на Валину рассечённую руку и повторила про воду. Тот кивнул, знаком показал, что Валю нужно отвести в сторону — пусть это сделает Марьяна. Остальным строго приказал вернуться к вагонеткам.

Вале промыли руку, но кровь не останавливалась. Подумав, Марьяна сняла халат и сильно дёрнула узкую оборку на своей юбке. Оборка не поддавалась. Бригадир понял её, достал из-за голенища старый солдатский нож и, поколебавшись, протянул женщине. Марьяна покачала головой и указала на место на боку, где удобнее подпороть крепкую нитку. Немец помог, и оборка была благополучно оторвана.

— Бинтовать этим нельзя, платье тоже пыльное, — сказала Марьяна, — но всё же не так лить будет. — Она перетянула Валину руку выше раны, чтобы остановить кровь. — До лагеря хватит.

Бригадир велел одному из конвоиров отправить пострадавшую в лагерь. Марьяна помогла девочке подняться, однако ноги у Вали подкосились.

— Жди воду, — приказал немец. — А ты — на место, — сказал он Марьяне.