Вальхен

— Мне первой, мне! — закричала Лизхен.

— С чего это вдруг? Что за новости? — Марта строго глянула на дочь. — Ты что, больше всех работала?

— Я очень голодная. А Камиллина бабушка говорит, что маленьким надо уступать…

— Нет, Лизхен, — поправил её отец. — Уступать маленьким надо только тогда, когда они не могут чего-то, что могут большие. Например, если старший сильнее младшего и легко может у него что-то отнять, то он должен уступить, потому что он сильнее. Думаю, фрау Кугель имела в виду это.

— А еду первым получает тот, кто больше всех работал, — солидно, как взрослый, добавил Басти. — Сначала отец, потом Тиль, потом я, а потом уже ты… Так, пап?

— Ты забыл маму и Вальхен, — вступил в разговор Тиль.

— А Вальхен вообще не должна с нами сидеть. Я не буду с ней ужинать! — заявила Лизхен.

— Что-о-о? — Отец от удивления и негодования повысил голос. — Повтори-ка… я не ослышался? Ты это откуда взяла?!

— Фрау Кугель говорит, что восточные рабы, всякие русские и поляки и прочие, — они люди другого сорта. И нам нельзя дружить с низшей расой и есть за одним столом!

Валя сидела, опустив глаза. Тиль накрыл ладонью её руку, вцепившуюся в юбку так, что побелели пальцы.

— Не обращай внимания. Она маленькая и повторяет всё, что услышит. А эта дура Кугель голову ей забивает, как своим внукам.

— Тиль! — строго одёрнула мать.

Тиль взглянул на неё, но договорил:

— Я бы Лизе вообще запретил туда ходить.

Родители переглянулись над головами детей. Марта осторожно качнула головой.

Повисла пауза. Всем было неловко. Валя хотела встать из-за стола, но Тиль удержал её.

— Сиди, — тихо сказал он. — Ты — как все.

Первым очнулся Клаус.

— Лизе, как ты думаешь, Курт Хогельман — хороший человек?

— Конечно!

— А почему ты думаешь, что хороший?

— Он хоть и взрослый, а всегда с нами играл! И показывал мне своих индеек! Только я его давно не видела. Он теперь где-то в армии.

— Представь себе, что командир приказал ему прийти к нам в дом, убить нас всех, а Тиля забрать в рабство в чужую страну. Тебе бы понравилось?

— Ты что, папа, так не может быть!!

— Не может? — Голос Клауса стал жёстче. — Курта отправили на Восточный фронт. Он воюет в той стране, из которой к нам насильно привезли Вальхен. Он должен убивать там не только их солдат, но и мирных жителей. А может быть, он тоже сгоняет мирных людей в товарные вагоны, чтобы увезти их в рабство. Как ты думаешь, это хорошо?

Губы девочки задрожали. Она смотрела на отца и не знала, что ответить. Курт ведь хороший… разве он может кого-то убивать? Вдруг её глазки вспыхнули: она как будто нашла ответ.

— Но ведь немцы лучше них! Немцы лучше всех! Фрау Кугель говорит…

— Да? А если найдётся другой народ, который решит, что он-то точно лучше немцев и, значит, всех немцев нужно убить или отправить в рабство? Что ты скажешь?

— Как это? Так не может быть, папа!

— Ну вот Курта и многих других отправили в чужую страну, которая вовсе не первая начала войну. И хорошему человеку Курту приходится убивать там людей, взрывать или сжигать дома, где живут такие люди, как вот Вальхен, или Басти, или мы с мамой. Посмотри на Вальхен. Чем она от нас отличается? Ничем. Она даже лучше многих немецких детей: она умна, много знает, работает так же много, как мы. Умеет то, чего ты не умеешь: готовить, вышивать… вот чужой язык выучила… что ещё, Вальхен?

Валя слабо улыбнулась Клаусу, но не ответила.

— Она мне арифметику объясняет! — включился и Себастьян. — Я не хотел к школе готовиться, а она говорит: смотри, это совсем не трудно, мы с тобой всё победим. Вальхен, ты Лизе не слушай, она безмозглая!

— Сам такой!

— Дурочка!

— И ничего я не дурочка!

— Тихо! — повысила голос Марта. — Что это вы разошлись?! Лизхен, ты сейчас доешь ужин и пойдёшь в свою комнату. Карандаши я у тебя заберу, чтобы ты не рисовала, а подумала — как это может быть, что одни люди хуже других только потому, что родились в другом месте. И если ты сможешь объяснить, почему так, — может быть, я тебя выслушаю. Но ты должна хорошенько подумать: разве мы по нации определяем, кто лучше, а кто хуже, а не по поступкам? И всё! Разговор на эту тему прекращаем. Доедайте ужин. Всё остыло уже.

Некоторое время за столом было тихо. Как только Лизхен доела картошку и допила молоко, Марта сказала:

— Хорошо, Лизе, а теперь марш в свою комнату и думай!

Надувшаяся Лизхен вылезла из-за стола, еле слышно сказала «спасибо» и нехотя отправилась в детскую. Марта вышла за ней и вернулась с карандашами. Все молчали, глядя в свои тарелки.

— Вальхен, — мягко заговорила Марта, — ты прости её. Что поделаешь — это война. И пропаганда. Лизхен маленькая, она просто повторяет то, что услышала от взрослых. Ты же понимаешь, что пропаганда по радио, и в газетах, и везде… она вбивает людям в головы, что нужно думать так, а не иначе. Мы стараемся учить детей думать самим, но им это нелегко, когда столько пропаганды и многие в неё верят. А теперь ей придётся учиться не болтать со знакомыми о том, что у нас говорится. Трудно в пять лет.