Валькирия рейха

Улегшись под утро, Хелене так и не уснула больше. Ее бил озноб, кости ломало, болело горло. Все-таки она простудилась. Время от времени она проваливалась в беспамятство, которое вряд ли можно было назвать сном. Потом опять – бессонная тишина вокруг, темнота – хоть глаз коли. Даже луны нет, спряталась за тучи. Закутавшись в одеяло, Хелене едва расслышала хлопок, прозвучавший вдалеке. Но тревога, охватившая вмиг, заставила Хелене подняться с кровати. Она оделась, накинула шинель и вышла на крыльцо. На холме величественно возвышался замок, – теперь уж его можно было различить, – его остроконечные шпили плыли в морозном, утреннем воздухе. Вдруг один из них озарился ярким оранжевым светом. Рванулись ввысь языки пламени, посыпались мириады искр. Серый дым, клубясь, потянулся к облакам, застилая небо. Запах пожара, знакомый каждому, кто хоть день пробыл на войне, донес колючий, январский ветер. Хелене не могла знать, что случилось. Но было ясно – беда. Она бросилась в дом будить командира эсэсовцев Кранца. После вечерних возлияний он соображал туго. Хелене силком вытащила оберштурмбанфюрера на крыльцо и показала пламя над замком. Холодный воздух заметно отрезвил офицера. Очухавшись, он принялся звонить в замок, но безуспешно, связь не работала. Объявили тревогу. Вскоре, запыхавшись от быстрого бега по морозу, к Кранцу подскочил посыльный фрау Гейдрих. Он сообщил страшную новость – партизаны взорвали в замке бомбу. Горит флигель, где находятся дети, они в опасности, фрау Гейдрих умоляет о помощи. Сообщение поразило Хелене, но на Кранца оно, казалось, не произвело особого впечатления. Словно так и должно было быть. Только переданная угроза Лины нажаловаться в Берлин немного подхлестнула эсэсовцев. Но пока они собирались, прогревали моторы, время таяло. Не вытерпев, Хелене пешком поспешила в замок. Она понимала, что Лина, никогда не бывавшая прежде в столь напряженной ситуации, может растеряться, и дети погибнут. Она же барыня, эта Лина. Хелене почти бежала. Снег скрипел у нее под сапогами, она согревала дыханием на ходу замерзшие руки. Она сразу же забыла обо всех своих недугах и переживаниях. Даже вражда к Лине угасла. Да и была ли она, вражда?

Тем временем в замке, не дождавшись эсэсовцев, мажордом и садовник поспешили к небольшому домику, где хранились садовые принадлежности. Вскоре они принесли большую деревянную лестницу, которая использовалась при стрижке деревьев, и приставили ее к стене. Лина с сомнением посмотрела на далеко не новые, потертые перекладины: выдержат ли они. Да и дерево загореться может.

– А чего-нибудь понадежней нет? – спросила она садовника.

– Никак нет, фрау, – ответил он, с тоской посматривая на окна второго этажа, – он уже предчувствовал, что ему придется лезть туда.

– Я вас прошу, – взглянув на него глазами, полными слез, Лина умоляюще сложила руки на груди, – я вам заплачу. Сколько захотите. Я вас озолочу, если потребуете. Как мать я умоляю вас – спасите моих детей!