Валькирия (СИ)

— Война с югом… — Санъяра могла только вздохнуть и возвести глаза к небесам. Она очень старалась не оскорить собеседника — в том числе потому, что понимала, к чему привело Райере пренебрежение его словами. Но на опасения Саварэ имелась тысяча рациональных возражений и около сотни этических. Все их Санъяра перечисляла собеседнику ни один раз. — Саварэ, дело не в том, что южане обладают нашей выдержкой или честью. Дело как раз в том, что они не обладают ни один, ни другим. Они не смогут объединиться и нанести нам сколько-то весомый удар.

— Ясноокие, — отрезал Саварэ.

— Да… — Санъяра вздохнула. — Небольшое племя, явившееся с моря. Те, кто называют себя даэвами и претендуют на власть над распавшимися осколками Рима. Одни из многих, кто пытался заявить о своём могуществе.

— В отличии от других у них есть руны.

— А у многих до них были другие «магические» свидетельства их благословенности. Но слухи никогда не оправдывались.

— Молодость делает тебя легкомысленной, — нахмурился Саварэ.

— Нет, — Санъяра селя поудобнее и наклонилась к собеседнику. — Ты не прав, Саварэ. Верю ли я в способность южан причинить нам вред или нет, но я считаю любые подобные слухи достаточным основанием чтобы планировать ответный удар. Ответный удар — Саварэ. Мы не можем ударить первыми, как предлагаешь ты.

— Если этого не сделаем мы, то это сделают они.

— Мы этого никогда не узнаем, — коротко отозвалась Санъяра. — А если начнём войну — чем будем отличаться от них?

— Известно, чем, — так же отрывисто откликнулся Саварэ. — Мы принесём культуру и порядок в их мир. Мы научим их жить так же счастливо, как живём мы.

Санъяра только вздохнула в ответ, потому что этот разговор с малыми изменениями повторялся между ними не в первый раз. Но время шло, а разговоры оставались только разговорами.

Игре за прошедший год успела стать частью её храма — такой же неизменной, как водопад во внутреннем саду или фрески на стенах центрального зиккурата. Санъяра всё ещё временами цапалась с ней по мелочам, но в целом питала к непрошенной помошнице большое уважение и хорошо осознавала, что без неё следить за хозяйством было бы гораздо тяжелей.

Санъяру подобные обыденные вещи не увлекали, она предпочитала вместе со старшими наставниками выбирать направления для исследования, распределять группы для обучения тем или иным искусствам или конструировать новые программы для Колыбели.

О том, что Игре может о чём-то доносить своей прежней наставнице, Санъяра особо не задумывалась — Игре была не из тех людей, которые способны скрыть какое-либо своё намеренье, и несмотря на продолжающиеся ссоры рядом с ней Санъяра чувствовала себя спокойнее и свободнее чем рядом со многми преданными храму мастерами.

В отличии от неё Вейде довольно быстро покинул храм. Санъяра видела, что играя ей на лютне он постоянно терзается чем-то, и не могла понять, в чём дело. Ответ на этот вопрос раскрыл ей Наран, но уже довольно много времени спустя.

— Вейде было неловко, — сказал Наран, когда в третий день последнего месяца лета, первого года правления новой намэ, они прогуливались в саду. Это по-прежнему было их любимое место, независимо от того, как осень сменяла лето, как покров алых листьев покрывали белые хлопья снега. Когда из-под снега проклюнулись первые цветы и когда листва снова покрывал кроны деревьев, и теперь, когда жаркое горное солнце заставляло талах прятаться под сводами своих храмов, ничего между ними не менялось.

Наран был внимателен и нежен, терпеливо выслушивал любые рассказы Санъяры, но никогда не спрашивал о том, что она пыталась скрыть. Раньше Санъяра думала, что трудно не думать о любимом, когда он находится далеко — оказалось, что когда он настолько близко но всё же не совсем рядом не думать о нём ещё тяжелей.

Наран занимал гостевые покои и хотя случалось ночь проводил в аппартаментах намэ в центральном зиккурате, уходил всегда так осторожно, чтобы не вызвать слухов и пересудов.

У крылатых не было понятия брака, потому что в нём не было смысла, но и отношения между мужчиной и женщиной никак не осуждались. Место брака же занимало понятие «духовного союза», который одинаково мог заключаться как между мужчиной и женщиной, так и между представителями одного пола, но вовсе не обязательно подразумевал телесную близость.

Однако оба — и в первую очередь Наран — понимали, что любые личные контакты находятся под внимательным надзором окружающих, через близких намэ неизбежно будут пытаться влиять на его решения — прошениями ли, лестью или угрозами.

Санъяру раздражала осторожность любимого. На её взгляд их близость — пусть и не телесная — и без того была на лицо для всех, кто хоть раз видел их в саду. Но воспитание требовало от неё почтения к решению партнёра. И о том, чтобы заключить «духовный союз», которого другая сторона не желает, она никогда бы не заговорила, хотя это решение давно уже привлекало к себе поток её мыслей.