Валькирия в черном

– Спасибо, товарищ полковник, я убываю, вернусь часа через два, – Катя доложилась Гущину.

Тот лишь плечами пожал: ведомственная пресса хоть и при погонах, а вольный воробей.

Про свой «план» Катя собиралась «доложиться» ему чуть позже.

Она дошла до трамвайной остановки, изучила расписание и перешла через рельсы. Ехать в противоположную сторону от завода, значит, не эта остановка, а та, что в пяти метрах напротив.

Остановка – «Рынок»… В трамвай набился народ, но на следующей остановке «3-й микрорайон» снова стало свободно, проехали «Станцию-сортировочную», затем «Курбатово». И вот – «Кладбище. Конечная».

Катя поежилась. Юмор у местных черный.

Старое электрогорское кладбище ничем не отличалось от всех других старых подмосковных кладбищ. Заросшее лесом, огороженное бетонным забором, зажатое федеральной трассой с одной стороны и дорогой, уходящей в сторону Курбатова.

Катя направилась в кладбищенскую контору. За компьютерами, отделенные от посетителей стеклом, как рыбы в аквариуме, сидели «похоронщики». Катя предъявила удостоверение, сказала, что ее направил лично мэр Журчалов и что ей срочно нужен директор кладбища.

И он сразу возник – откуда-то из недр, из-за стеллажей, уставленных папками. Внешне довольно молодой, этакий деляга, в джинсах и кожаной куртке с модной стрижкой, уложенной гелем.

– По какому вопросу?

– Говорят, «отравительница детей» Любовь Зыкова тут у вас похоронена, – в лоб начала Катя.

У директора кладбища округлились глаза.

– Собственно… я не понимаю…

– Мне мэр Журчалов сказал, что вы можете мне помочь найти эту старую могилу.

– Но я… давайте выйдем на улицу, там поговорим, – директор пулей вылетел из конторы. – Собственно, никакой могилы нет.

– В городе утверждают, что есть. Ошибаются?

– Откуда вы вообще узнали? Эта история такая давняя. И поймите, мне запрещено… эта история и эта могила…

– Так, значит, могила все же существует?

– Эта история и эта могила всегда были предметом нездорового любопытства в нашем городе, особенно среди молодежи. Я когда еще в школе учился, мы сюда на кладбище тайком… Но это к делу не относится. Не хватало мне еще экскурсий сюда.

– Я не на экскурсию. Это в рамках расследования уголовного дела. Так существует ее могила здесь?

– Это не могила, это просто место. В самом конце аллеи, у леса, вы сами увидите. Странное место. Давно пора срыть всю эту дрянь, но… Мы этого не делаем. А то разговоры пойдут: ага, срыли. А так вроде и нет ничего. Тут у нас не столичное кладбище, где каждый сантиметр уже продан. Тут у нас Электрогорск. Все знают… и поэтому тот участок, то место все равно никогда никому не продашь. Так что мы там ничего не трогаем, лес свое дело делает.

– Ясно, – сказала Катя, – вот по этой аллее до конца?

– Да.

– Она похоронена на главной аллее?!

– Да тут всего одна аллея. А потом никто вовсе ее не хоронил. Я и фамилию ее пару раз слышал всего. А вот «отравительница детей», это прозвище – да, тут в ходу. Кстати, пойдете туда – обратите внимание… справа, вон там… Это детские могилы 1955 года. Мы за ними тщательно ухаживаем. Дать вам провожатого или сами найдете?

– Я найду, спасибо за помощь.

Катя вежливо поблагодарила директора кладбища, как когда-то завуча пятой школы.

Солнце пробивалось сквозь густую листву кладбищенских деревьев, тень манила прохладой.

В кустах пели птицы. Цветник у кладбищенской конторы благоухал душистым горошком, флоксами и резедой.

Колени Кати подогнулись, когда она увидела, какое количество детских могил 1955 года хранит старое кладбище Электрогорска.

Тринадцать… Она насчитала тринадцать, когда шла вдоль этого скорбного ряда. Как же так, ведь по кинохронике выходило, что погибших только семеро.

Вросшие в землю гранитные плиты, памятники. Одинаковые, наверно, вышли из одной гранильной мастерской. И несмотря на то, что прошло более полувека, рядом никаких захоронений родителей, родственников. Они упокоились на других участках кладбища. Этот скорбный ряд остался неприкосновенным.

Катя читала надписи – имена, фамилии, даты. У семерых дата смерти была одинаковой 2 июля 1955 года. Остальные умерли в августе, в сентябре, в ноябре 1955 года.

За жизнь детей боролись врачи, но яд, проникший в их кровь, все равно убил их. Не сразу, позже.

Катя остановилась у последнего памятника. Ну что же ты? Ты так сюда рвалась. Доставай блокнот, записывай фамилии. Они все были учениками пятой школы города Электрогорска, и возраст у всех один – 14 лет. Вот они все здесь, все ЕЕ жертвы. Школьники, школьницы. Пятая школа, судя по всему, уже перешла в тот год на совместное обучение девочек и мальчиков. И они все поехали в один летний лагерь. И умерли в то лето и в ту осень…

Катя не достала блокнот. Вытерла слезы. Ладно, пусть и через полвека, мы еще со всем этим посчитаемся.

Посчитаемся… Ты слышишь меня, Электрогорск?

Она дошла до самого конца кладбищенской аллеи и не увидела ничего, кроме забора бетонного и кустов бузины. Сначала она подумала, что директор кладбища обманул ее, но затем неприметная тропка, словно нитка от чародейского клубка, метнулась ей прямо в ноги.