Валленштейн

Чёрный кожаный пояс, служивший ножнами, отлетел в сторону. Меч из особой стали, до поры до времени будучи согнутым вокруг талии владельца, после нажатия на специальный замок в пряжке, резко, словно стальная пружина, выпрямился и был готов к действию. На глазах у изумлённых иезуитов Нордланд привычно крутанул возникшим, словно по волшебству, клинком, разминая кисть правой руки, затем ловко перебросил его в левую. Меч в его руках сначала превратился в стальной сверкающий веер, затем в сплошной круг. Нордланд с удивительной ловкостью перебрасывал его из руки в руку, причём он умудрялся делать это даже за собственной спиной, и без колебаний набросился на опешивших иезуитов, нанося им страшные рубящие и колющие удары.

Нитард мгновенно понял, в какую страшную передрягу, по милости неизвестного доброжелателя, он влип, связавшись с этим проклятым Люцифером, и крикнул:

— Не выпускайте его отсюда, братья, и убейте во что бы то ни стало! — В то время, как сам благоразумно очутился за спинами своих послушников. — Атакуйте его! Он ни в коем случае не должен выйти отсюда живым!

Звякнули клинки. Меч в руках фон Нордланда оказался страшным оружием. В этом Нитарду пришлось убедиться воочию, когда сверкающий стальной веер, казалось, лишь слегка коснулся головы одного из послушников, и тот свалился замертво с разрубленным черепом.

— Я сейчас подошлю подкрепление! — ободряюще пообещал Нитард и сбежал вниз по лестнице.

Действительно вскоре подоспел Лауэнбург, весь запыхавшийся, с обнажённой шпагой в руках, он немедленно вступил в бой. Между тем хитроумный Нитард поспешно вывел своего осёдланного коня из конюшни, легко вскочил в седло и во всю прыть, галопом помчался в ставку герцога. Часы показывали пять минут двенадцатого и до роковой минуты оставалось меньше часа.

Маркграф яростно сражался, спеша побыстрее покончить со своими противниками, чтобы предупредить герцога о заговоре. Однако, иезуиты не были новичками в искусстве фехтования, к тому же отличались фанатизмом и редким бесстрашием, граничащим с полным пренебрежением к собственной жизни. Не считаясь с потерями, они стремились любой ценой выполнить приказ Нитарда и покончить с Люцифером. Но как бы там ни было, последний сумел мастерским ударом разделаться ещё с одним послушником, начисто срубив ему голову: обезглавленное тело ещё некоторое время взмахивало шпагой и даже сделало несколько шагов вперёд, прежде чем рухнуло вниз, заливая кровью пол. Оставшиеся иезуиты тем не менее наседали на Нордланда. Граф даже ранил его в бедро, но тут же свалился замертво с наискось разрубленным черепом. Следующий нападавший упал, сражённый выстрелом в спину: в дверном проёме с дымящимся пистолетом стоял барон Хильденбрандт, с которым на этом постоялом дворе у маркграфа была назначена встреча.

Острая сталь меча Балтингов развалила туловище последнего нападавшего несчастного иезуита от левой кчючицы почти до самого пояса. Это был страшный, так называемый магдебургский удар, которым маркграф в результате длительных упорных тренировок в фехтовальном зале овладел в совершенстве. Было уже 11.35.

— Скорее к карете! — воскликнул Нордланд и вместе с бароном опрометью выскочил наружу к конюшне.

— Верховых коней увели! — крикнул Хильденбрандт. — Твой слуга пытался стреножить и оставшихся от твоей кареты, но я случайно помешал, и этот ублюдок скрылся!

— Да, герцог был прав: я пригрел змею на груди! — откликнулся Нордланд и сплюнул с досадой.

Они поспешно вывели из конюшни оставшихся лошадей и запрягли в карету. Хильденбрандт вскочил на козлы, и едва Нордланд успел захлопнуть за собой дверцу экипажа, как он рванул вперёд.

— Скорее, барон! — погонял своего нового кучера маркграф, почти по пояс высовываясь из окошка кареты, хотя она неслась с бешеной скоростью. Нордланд то и дело поглядывал на часы: пять минут осталось пройти большой стрелке до цифры 12.

В это самое время Валленштейн спокойно ужинал в обществе своих близких боевых соратников: фельдмаршала Илова, генерал-вахмистра Рейнкрафта, графа Трчка, оберста Кински и ротмистра Ноймана. За креслом герцога как всегда маячила высокая фигура верного камердинера Карла.

Отличного выдержанного вина и обильной изысканной закуски было более чем достаточно, офицерам и самому герцогу скучать не приходилось, вскоре все они несколько захмелели.

— Послезавтра возвращаемся во Фридланд! — то и дело повторял заплетающимся языком Валленштейн. — А затем двинемся к границам Баварии! Меня на границе ждут мои верные полки! Как там мои войска, готовы к вторжению в земли герцога Максимилиана Баварского?

— В полной боевой готовности, ваше высочество! — неизменно отвечал Илов, потягивая мозельское.

— Прекрасно! Значит, вербовкой наёмников и рекрутским набором для имперской армии здесь, в моей родной Чехии я никому не позволю больше заниматься! Хватит! Нас, чехов, и так мало осталось! Это мой народ, а он и так сильно пострадал от этих бесконечных войн!