— Завтра нас ждёт весёленький денёк, — ухмыльнулся спэтар, когда его вояки стали старательно утрамбовывать грунт вокруг торчащих из земли голов. — Это тебе не шпагой махать, — продолжал Урсул, присев на корточки у головы Валленштейна, — завтра вы все, проклятые швабы, узнаете на собственной шкуре, как расправляемся со шпионами! Ха! Ха! Ха! — И Урсул погладил огромной ручищей слипшиеся от пота и крови волосы на голове рыцаря, с хохотом поднялся и добавил: — Но я могу убить тебя быстро, если ты облобызаешь мои сапоги, слижешь с них дёготь так, чтобы носки сапог порыжели. Представь, что это туфли вашего Римского Папы! — С этими словами развеселившийся спэтар сунул носок своего огромного сапога под нос Валленштейну.
— Ты, раб султана, шут господаря и дурень у Господа Бога, можешь убить меня, но только не в честном бою. Поэтому я не хочу с тобой даже разговаривать, — сказал рыцарь.
Спэтар от досады поперхнулся своим хохотом, закашлялся, в сердцах огрел беззащитного плетью по голове и удалился, бормоча угрозы и проклятия. Вслед ему раздался громкий смех рейтар.
В полночь, когда серп молодого месяца время от времени скрывался за редкими, плывущими с северо-запада рваными облаками, внезапно кто-то осторожно провёл по затылку Валленштейна и шепнул ему на ухо на русском наречии, чрезвычайно похожем на чешский язык:
— Ваша милость, не подавайте виду, это я, Тома Кинэ. Я хочу помочь вам бежать.
Валленштейн слегка пошевелил головой и тихо, стараясь соблюдать максимальную осторожность, ответил:
— Где-то южнее Черна, скорее всего уже за Чагором, находятся сейчас казаки полковника Конашевича-Сагайдачного. Немедленно сообщи ему обо всём, что здесь произошло. Скажи ему, что утром для нас наступит последний день. Вот и всё.
— Я всё сделаю, что вы только прикажете, ваша милость. Я в долгу перед вами, — пообещал Тома Кинэ. — Жаль, что вы не хотите бежать в одиночку. Боюсь, что казаки до рассвета не успеют, постараюсь как можно быстрее до них добраться. Капитан опришков Николай Сафрюк мне поможет, я теперь в его шайке.
— Кстати, как ты обо всём узнал и сюда добрался? — прошептал пересохшими губами Валленштейн.
Превратился в волка — и будь здоров. Ведь я — оборотень, — серьёзно ответил бывший вожак гайдуков.
Утром, едва взошло солнце, перед воспалённым взором Валленштейна предстала высокая сутулая фигура смуглого горбоносого человека в простой крестьянской одежде. Апрод Курджос опустился перед рыцарем на корточки и тихо пропел:
Затем, помолчав, спросил, доставая фляжку из торбы, перекинутой через плечо:
— Тебя, наверное, после вчерашней тяжёлой работы мучает жажда? В глотке наверняка пересохло? Тогда выпей со мной. Я тебя угощаю этим замечательным винцом.
На, бери фляжку. Не хочешь? Странно! — искренне удивился апрод Курджос и снова запел:
После весёлой песенки апрод тонкой струёй вина, играющей на солнце всеми оттенками рубина, пропитал землю перед самым носом Валленштейна и затем, сделав изрядный глоток из фляжки, громко причмокнул губами и ухмыльнулся, обнажая гнилые зубы. За этим приятным занятием его застал спэтар Урсул и одобрительно заметил:
— Скоро будет очень жарко, поэтому надо впрок утолить жажду. Не так ли, доблестный рыцарь? Что мы можем для тебя сделать? Говори, не стесняйся!
— Не мешайте любоваться восходом солнца, — ответил Валленштейн.
— Тебе, наверное, холодно и мало света? — засмеялся спэтар. — Ничего, это не надолго. Скоро будешь греться до конца своей короткой жизни. Ха! Ха! Ха!
— В этом мире для тебя больше солнечного света нет! — взвизгнул апрод, на которого хладнокровие и спокойствие Валленштейна подействовали, словно красная тряпка на быка. — Проклятый шваб, думаешь, я не знаю о твоих похождениях в Сучаве?..
Договорить апрод не успел. Верхом подскакал заспанный Лупул, мрачным взглядом окинул открывшуюся перед ним картину, тут же плетью огрев апрода по спине, велел:
— Убирайся, болван! — и затем обратился к Валленштейну: — Последний раз спрашиваю, с какой целью ты вернулся в Молдову?
— Это моё дело, — прохрипел Валленштейн, еле ворочая пересохшим языком.
— Ну, что же, ты сам этого хотел! — воскликнул княжич и, обратившись к изнывающему от нетерпения спэтару, не скрывая досады, сказал: — Я сейчас уезжаю в Сучаву, поэтому ты лично отвечаешь за всё, что здесь произойдёт. Кончай с ними всеми! Но для начала пройдись плугом по ляхам, а когда всё поле будет как следует «вспахано», забросай этих упрямых тевтонов хворостом и подожги! Зрелище будет потешным! Жаль, что у меня нет времени полюбоваться! — С этими словами Лупул огрел плетью своего недовольно всхрапнувшего великолепного аргамака, выругался самыми грязными словами и умчался прочь.