Вальпургиева ночь

Ну конечно, подобный вопрос должен был вывезти просто по всем законам жанра. Раз вокруг творится черт-те что, раз нас с Полли занесло в какое-то очень трухлявое и исходящее песком прошлое, то дальнейшее развитие событий должно происходить по сценарию: «Тут откуда ни возьмись западло опять явись…» Непременно откуда-нибудь должна приковылять парочка вампиров, или в каку пьяных гоблинов, или троица сдвинутых архимагов четвертого уровня, как в дешевой компьютерной стрелялке… Может, откуда-нибудь эльф выскочит в прозрачном трико и с зазывным личиком квалифицированного стриптизера?! А под конец — «на дремучем черном лесе Али-Баба на „мерседесе“, то бишь мощнейший колдунище, сын болотной нежити и манной каши с комками (бе-э, гадость!), проходящий в детских сказках под именем Черная Простыня или Зеленое Копыто с прыщавым личиком Гарри Поттера, не перешедшего переходный возраст… Угу, щас-с! Не дождетесь! С малых лет, в точнее, с тех пор как я сказала какое-то слово и кисель тетки Иды навеки превратился в синюшное варево, годное лишь для реквизита фильма ужасов или меню школьной столовой, я поняла: самое страшное в мире существо — это человек.

И только человек мог сотворить нечто подобное. Только это был очень сильный человек, очень опасный и, кажется, вооруженный.

«Да ладно — вякнул мой мерзкий внутренний голос. — А как насчет ребят, называющих себя Черными Инквизиторами? Что-то ты про них забыла… Этих бессмертных фанатов Дункана Маклауда с замашками серийных убийц ты тоже считаешь людьми?»

Конечно, а кем же еще?! Ведь если какому-то, идиоту взбрело в голову заложить свою бессмертную душу в обмен на такой сомнительный подарок, как бессмертие, это в первую очередь и характеризует; его как человека. К тому же с кучей комплексов. Ой, ой, ой, отличница Маша когда-то не дала списать, все — развод со всем человечеством и тапочки по почте! Несмотря на то что новоявленный неуловимый мститель — охотник за ведьмами — похваляется бессмертием, как почтенная семья боровиков приблудным мухомором, ничегошеньки от этого не меняется. Человеком был, человеком и помрет. Даже Маклауду, помнится, можно было, снести башенку. Навсегда, кстати…

Договорить и додумать мне не удалось. Вот так всегда — только настроишься на серьезный разговор, поведешь тихо сама с собой беседу, так обязательно прервут.

Дверь распахнулась, чуть не распрощавшись с дверным проемом. Тут, похоже, такой местный обычай — «поглумись над дверью». Просто взять за ручку и деликатно приоткрыть, предварительно постучав пальчиками, — это слишком сложно для местного народца.

В раздолбанную дверь, надсадно вопя и держась за живот, ввалилась баба. Раскорячившись на пороге, она перевела дух и завопила снова. При этою в ее прочувствованном монологе ясно слышались пожелания счастья и долгих лет жизни козлам, ублюдкам и аспидам моченым, с утра пораньше занявшим очень нужный ей сейчас склеп. Да тут просто клуб какой-то! Впору стойку поставить в уголку, такую аккуратную, стильную, в виде крышки гробика или могильной плиты, Виталиса барменом приклеить, и шевелюшки, как говорит Полина, можно будет граблями в чемоданы собирать.

— Дверь закрой, кобыла! — Верка приветливо поздоровалась с вновь прибывшей. — Что тебе опять неймется? Сколько раз объяснять, мужика твоего припадочного лучше топором охолонить, чем приворожить! Не возьмусь, ни-ни…

— Да я ему сама… вилы в хвост засуну…— пропыхтела баба, сползая по порожкам, виляя задом. — Помоги, Верка, рожаю, мать твою за ногу!

Сомнений в происходящем не было даже у меня. Живот у бабы активно шевелился, грозя в ближайшем будущем выплюнуть кого-то на свет, то есть на тьму божью. По ступенькам вдобавок что-то зажурчало…

— Нашла время! — заорала Верка. — До нужника, что ль, не добежала? Мне тут еще жить!

Я ткнула ее в бок:

— Она не описалась, это воды отошли…

Верка вцепилась в меня, как бомж в пустую бутылку:

— Милка, давай помогай, ты че, знаешь, как это бывает?!

Чего??? Да все мои познания о протекании родов ограничивались красочными, но очень сюрреалистическими рассказами тети, Розы и одной-единственной серией из какого-то мексиканского сериала, просмотренного еще в глубоко розовом детстве. Там героиня всю серию рожала, рожала… рожала, рожала, а когда наконец разродилась, так умаялась, что ребенка сперли, срезали у нее, прямо с пуповины, а она и не почесалась.

С тетей Розой было не лучше. Все ее рассказы, которые давно пора издать отдельной книжечкой, озаглавленной «Тетка Роза против роддома номер двадцать четыре», начинались примерно так: «И вот я, племянница, вбегаю в эту чертову регистратуру! То есть сначала живот мой в окошко просовывается, а сверху я жалобно тыкаюсь и всячески показываю, что еще минута и я рожу им прямо на прилавок…»

В общем, понятно, что опыта у меня никакого. Поэтому накинулась на Верку:

— Почему я? Я в этом… ни разу… ничего… ни ба-ба…