Вальпургиева ночь

— А я прям ба-ба? — огрызнулась Верка, тем временем все-таки подсовывая бабе под зад какой-то тулуп и прикрывая дверь. — Маманька меня до родов хрен допускала, сама все делала… А ты-то чего, коза потравленная, сюда пришлындала? — неожиданно переключилась Верка на стенающую бабенку. — Что, в избе родить не могла, повитуху позвать, как все люди?! Что, в склепе еще ни разу не рожала? Антересу взалкала? Щас тебе будет антерес…

— Ой, помоги, — завыла баба. — На тебя одна надежда! Не могу я в избе-то… А ну как рожу девку опять, мужик-то мой меня прибьет да на улицу выкинет…

Верка матюгнулась и неделикатным шепотом просветила меня, что муж данной бабы козел каких мало. Этот деревенский мачо перегорел на желании завести себе такого же мачастого потомка, только вот жена план никак выполнять не хотела, поставляя со скоростью зацикленной крольчихи мужу одних дочерей. Когда баба забеременела в этот раз, мужик, как водится, встал в позу и завопил: «Или сын — или башку на тын!» Баба, конечно, испугалась — восемь девок оставлять без матери с папашей в полном неадеквате ей не хотелось. Вот и приползла она к Верке в надежде, что та потихоньку примет у нее роды, так сказать, без особой огласки.

— М-да… — протянула я, переводя взгляд с подвывающей бабы на растерянную Верку. — Не хотелось бы вас огорчать, гражданочка, но, по-моему, вы крупно попали. Ни я, ни Вера Батьковна облегчить вас не смогем… тьфу ты, то есть не сможем.

— То есть как это не смогете?! — завопила баба, на секунду забыв о том, что по сценарию ей полагалось тихо квакать на порожках, рассчитывая на нашу с Веркой царственную милость. — Ну погоди у меня, Верка, я попу враз доложу, чем ты тут про— мышляешь…

Верка только дернула немытым плечиком в обмотках:

— Ха, напугала щуку осиновой удочкой! Да твой поп сам ко мне за маслом от радикулита лазает!

— Верка… итать тебе в гляделки! — завыла баба. — Да помоги же… Ой!

Живот активно дернулся. Мы с Веркой переполошились и кинулись к бабе. Уложив ее поудобнее, принялись обсуждать вопрос: «Что такое роды и как с этим бороться?» Наконец Верка решила особо не активничать, а помогать по мере надобности. То есть в бабе без надобности не ковыряться, дитя само путь-дорогу отыщет, а вот когда отыщет, тут и мы, все такие красивые и смышленые, с пеленками наготове, чтобы не уполз. Ползая на карачках возле бабы, светя себе глазами и дымящей плошкой, Верка комментировала происходящие. У меня от экстремальности ситуации отнялся язык, и я могла только вспоминать всякие связанные с родами случаи. Меня мамуля, к примеру, рожала дома, в присутствии всей семьи. То есть ее женской половины. Дедульки сориентировались сразу и потрусили за успокоительным в бутылках по 0,33, папулю уложили в уголок и сделали вид, что забыли откачать. Принимала меня тетка Роза. Бабульки изображали греческий хор, тетка Ида с упоением играла в медсестру и радостно повзвизгивала при каждом тетки-Розином: «Вату! Ножницы! Спирт! Спирт! Огурец! Продолжим…» Рядом к тому же крутились Тяпа и Ляпа, то бишь Данчик и Янчик, к тому времени уже научившиеся осмысленно выражать свои мысли и эмоции. Когда тетка Роза наконец вытянула меня из мамули и, держа за ноги, огрела по заднице, чтобы я задышала (потому что, поняв, куда я попала, я решила сразу изобразить хладный трупик), Данчик восторженно завопил: «Правильно, ма, врежь ей по заду, чтоб не лезла туда, откуда сама вылезти не может!»

Верка наконец наладила освещение и продолжила бойко болтать:

— Слушай, а ты чего, сама родить не можешь? Вон уже восьмерых осилила… Ну-ка давай, поднатужься, поднапружься…

— Ой, не могу! — капризничала баба. — Тошно мне, задолбалась… Ить восьмерых выделала, устала…

— Что-то лезет… Не пойму, голова или задница… Слушай, Манька, дитенок-то на мужика твоего смахивает, у того тоже не сразу разберешь, где башка, а где… а это че? Похоже, как собака жевала… a, это yxo! Одно… второе… хм, ну я, конечно, не повитуха, в этих делах не разбираюсь, но, по-моему он вперед башкой прет… А ты, мамаша, че развалилась, как на лежанке, давай пыжься, помогай дитю… не то он у тебя так и будет там торчать, как кочан из грядки… О, глаза! Моргает, свиненок, значит, живой… жмурится, конечно, вид чумной, я тебя понимаю… опа, уже и ручонки тянет… куда тянешь, мордатый?! Не-э, точно мальчонка, и весь в папашу, так что радости мало…

Тут Верка на время замолчала и активнее заелозила по полу с плошкой в руках. Баба сразу занервничала, перестала потеть и увесисто материться, через слово начиная «Отче наш».

— Эй, ты че? — завопила она. — Чего там? Живой он, что ли? Верка, хмурясь, вылезла из-под цветастой юбки. — Застрял, поганец, — сообщила она. — Все пролезло, кроме зада. Ты куда его, на убой, че ли, кормила? Теперь его из тебя выпростать можно только по частям…

Баба завыла. Верка оттащила меня в сторону и зашептала на ухо: