Читаем Вальпургиева ночь. Ангел западного окна полностью

Дальше, читатель! Некая престарелая горожанка утверждает, мол там же, на пепелище, встретила пожилого господина в красном галстуке. Нагло ухмыльнувшись, субъект сделал даме гнусное предложение — заявил, что питает страстную любовь к антиквариату… И наконец, имеется еще одно обстоятельство, которое, к нашему прискорбию, может лишь укрепить предрассудки, хотя оно, несомненно, объясняется чистой случайностью, а именно: в лунные ночи на развалинах шныряют стаи черных кошек, их целые полчища. Однако странное нашествие объясняется просто, — как мы знаем, власти ввели новый налог на содержание домашних животных, и немало хозяев из малообеспеченных слоев по причине указанной малообеспеченности вынуждены распроститься со своими любимцами… В связи со всей этой странной историей внушает оптимизм лишь известие, которое мы получили от нашего специального корреспондента. Он телеграфировал, что в город скоро прибудут маститые светила, прославившиеся по части истерии и болезненного фантазирования, доктор Розенбург и доктор Голиаф Велленбуш. Вот им и карты в руки! Пусть успокоят взбудораженные нервы 19-го района, а равно и прах его жителя, столь прискорбным образом унесенного всепожирающим пламенем из стен родного дома, барона Мюллера, который, будучи большим оригиналом, говорят, требовал, чтобы его называли баронетом Глэдхиллским.

Примечание редакции

Наша глубокопочтенная полиция только что предоставила нам выполненный на слоновой кости миниатюрный портрет, который каким-то чудом пощадила огненная стихия. Миниатюру обнаружили в найденной на пепелище серебряной шкатулке, сильно оплавившейся от жара. Как всем известно, наша газета ничего не утаивает от своих читателей, вот и теперь мы помещаем репродукцию портрета. На нем изображен сэр Джон Ди, английский ученый, игравший заметную роль в политике во времена правления королевы Елизаветы. Говорят, несчастный барон Мюллер считал его своим далеким предком. Наличие общих фамильных черт невозможно отрицать, так что предположение несчастного барона Мюллера насчет его кровного родства с доктором Джоном Ди сбрасывать со счетов, пожалуй, не стоит.

Мой новый роман

(Густав Майринк об «Ангеле западного окна»)

[28]

Сэр Джон Ди Глэдхиллский! Наверняка это имя мало кому доводилось слышать. Четверть века назад я познакомился с историей его жизни и судьбой — захватывающей, фантастической, потрясающей и ужасной, я не находил ничего хотя бы сравнимого с нею, она вошла в мою душу так глубоко, что я, в ту пору молодой человек, поздней ночной порой поднимался на Градчаны, бродил по переулку Алхимиков; и нередко меня увлекала романтическая фантазия — а вдруг сейчас из какой-нибудь низенькой обшарпанной двери, из крохотного, не выше человеческого роста, домишки в переулке, где все залито струящимся светом луны, выйдет навстречу мне сам Джон Ди, заговорит со мной, увлечет беседой о тайнах алхимии. Но не той алхимии, которая разгадывает загадку получения золота из обычных металлов, а о герметическом искусстве превращения смертного человека в существо, способное навеки сохранить сознание своего собственного «я». Проходили месяцы, казалось, образ Джона Ди померк в моей памяти, но потом, нередко в снах, он возвращался, ничуть не померкший — яркий и отчетливый; это случалось лишь изредка, но с известной регулярностью, подобно тому как каждый високосный год в календаре появляется 29 февраля, которое должно сложиться из четвертей, чтобы мы могли сказать: вот теперь это целый день. Позднее, став писателем, я со всей определенностью понял, что Джон Ди от меня не отступится, пока я не покорюсь мысли — ведь я раб мысли, и все мы отнюдь не творцы, а рабы наших идей, — посвятить Джону Ди роман и описать его жизнь удачно или неудачно, уж как сумею. Минуло два года, лишь тогда я «решил» приступить к работе над романом. Но как только садился за стол, внутренний голос начинал насмехаться: исторический роман задумал? Разве не знаешь, что все историческое попахивает тленом? Чем-то затхлым, как от старой перины, а не свежестью жизни? Но стоило отказаться от замысла, Джон Ди принуждал снова взяться за дело, как я ни противился. Наконец выход нашелся, я решил переплести судьбу современника, живого человека, с историей «мертвого» Джона Ди, написать «двойной» роман.

Я ли тот современник? Ответ возможен как положительный, так и отрицательный. Говорят, художник, когда пишет портрет, невольно придает изображению некоторые черты собственного лица. Вероятно, и с литератором происходит нечто подобное.

Кто такой Джон Ди? Об этом написано в моей книге. Здесь скажу только, что он был одним из фаворитов королевы Елизаветы Английской. Он советовал ей предпринять завоевание Гренландии и затем Северной Америки. План Джона Ди был встречен с сочувствием. Генералы дожидались приказа начать кампанию. Но королева по своей прихоти от плана отказалась. Карта мира была бы сегодня иной, если бы Елизавета прислушалась к советам Джона Ди!

Перейти на страницу:

Все книги серии Белая серия

Смерть в середине лета
Смерть в середине лета

Юкио Мисима (настоящее имя Кимитакэ Хираока, 1925–1970) — самый знаменитый и читаемый в мире СЏРїРѕРЅСЃРєРёР№ писатель, автор СЃРѕСЂРѕРєР° романов, восемнадцати пьес, многочисленных рассказов, СЌСЃСЃРµ и публицистических произведений. Р' общей сложности его литературное наследие составляет около ста томов, но кроме писательства Мисима за свою сравнительно недолгую жизнь успел прославиться как спортсмен, режиссер, актер театра и кино, дирижер симфонического оркестра, летчик, путешественник и фотограф. Р' последние РіРѕРґС‹ Мисима был фанатично увлечен идеей монархизма и самурайскими традициями; возглавив 25 РЅРѕСЏР±ря 1970 года монархический переворот и потерпев неудачу, он совершил харакири.Данная книга объединяет все наиболее известные произведения РњРёСЃРёРјС‹, выходившие на СЂСѓСЃСЃРєРѕРј языке, преимущественно в переводе Р". Чхартишвили (Р'. Акунина).Перевод с японского Р". Чхартишвили.Юкио Мисима. Смерть в середине лета. Р

Юкио Мисима

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза