Вальс одиноких

– Иветта Николаевна, спасибо за доброе намерение, но больше благодарить, к сожалению, не за что. Это абсолютно пустой, напыщенный человек, псевдоинтеллигент.

– Не может быть! – вскинулась Иветта. – Характер у Бузыкина, согласна, своеобразный, но отказать ему в эрудиции нельзя. Он неплохо знает поэзию, я думала, что вы найдете общий язык.

– Иветта Николаевна, дорогая, нам ли с вами не знать, чем отличается эрудированный человек от интеллигентного!

– И чем же?

– Эрудит берет за правило не замечать людей, перед которыми разглагольствует. Но человек интеллигентный всегда открыт собеседнику. Он слышит другого, чувствует его потребности, проникается ими. В институте этому не учат. Посмотрите вокруг! Сколько образованцев сметают с дороги всех, стоящих у них на пути.

Иветта мысленно согласилась с приятельницей: Бузыкин – эгоист отменный. Однако эгоисты тоже находят себе пару! Но хотя сватовство распалось, Иветта решила не огорчаться. Сегодня ее праздник, все остальное – пустяки, пopa переключаться на других гостей.

Хозяйственные хлопоты ее почти не затронули. Все рутинные работы выполнялись приглашенными работницами, но за ними только глаз да глаз! Выставили не тот сервиз, плохо почистили серебро, забыли про собственноручно испеченный Иветтой пирог. Вон он, так и стоит на телевизоре, прикрытый чистым полотенцем. Иветта водрузила пирог на стол, отнесла полотенце на кухню. Здесь углядела новый беспорядок: оставленная на подоконнике миска с селедочными потрохами источала резкую вонь. Иветта, привыкшая сразу выносить отходы, немедленно взяла миску и, удерживая в протянутых руках подальше от нарядного платья, понесла на лестницу. Чтобы добраться до мусорного бачка, пришлось спуститься на лестничный марш, обойдя куривших у квартиры гостей. И тут что-то в общем шуме ее насторожило.

Звуки, доносящиеся и с верхней, и с нижней площадок между этажами, сталкивались и поглощали друг друга. Такое случается, когда в помещении одновременно работают радио и телевизор. Слух выхватывает то один, то другой поток слов, отчего смысл каждого ускользает. Внимание Иветты тоже прыгало. Курильщики наверху горячо обсуждали недавний захват заложников в театральном центре столицы. Оспаривались действия властей: будь они на месте мэра…. Конца фразы Иветта не услышала: другие голоса, звучавшие этажом ниже, донеслись до ее ушей. Они были несравненно тише, но Иветте показались стократно усиленными: ведь глуховатый голос Анны и торопливую, с высокими нотками речь Глеба она бы узнала среди ночи! Анна просила Глеба о чем-то непонятном:

– Давай, Глебец, подсади меня на подоконник, пока никого нет.

– Ты с ума сошла! Здесь же как на сцене. В любой момент могут жильцы выйти, да и неизвестно, Что взбредет в голову нашим гостям. Вдруг захотят во двор спуститься, проветриться.

– Да брось, перестраховщик. Ну давай же! Моя клеточка ждет милого попугайчика!

– А если Иветта нас хватится?

– Ей не до нас, она гостей развлекает. Ну, быстрее!

Послышался глухой шлепок, затем еще какие-то звуки – видимо, Глеб выполнил-таки приказ Анны.

Иветта застыла. В одной руке она держала пустую грязную миску, другой зажимала рот. Два желания боролись в ней: бежать назад, прочь от этого позора и другое, крамольное… Ей до смерти захотелось подкрасться к изменникам, подсмотреть, убедиться… Убедиться в чем? Все и без того ясно! А вдруг там ничего страшного не происходит? Наверное, она, Иветта, неправильно истолковала слова…

Иветта медленно, как сомнамбула, поставила миску на крышку бачка. На цыпочках, держась за перила, спустилась на несколько ступенек и, неестественно вывернув голову, посмотрела на нижнюю площадку. Такие позы она видела только в кино! Ее дочь, закрыв глаза, тихо постанывала. Глеб яростными толчками услаждал ее.

Лицо Иветты застыло белой маской, дыхание замерло, лишь удары сердца стучали громовым набатом. Сейчас весь мир услышит их… Иветта прижала руку к груди, повернулась и стала медленно подниматься. Еще мгновение – и душа отделилась от тела Тело автоматически продолжало двигаться: миновало площадку – забытая миска осталась сиротливо стоять на крышке бачка, – поднялось еще на один пролет и проскользнуло сквозь облако сигаретного дыма в квартиру. Никто из гостей не заметил хозяйку. Плоть без души стала невидимкой. Иветта зашла на кухню, выбрала из батареи бутылок на столе початую, с коньяком, налила полстакана и залпом выпила.

– Ай-яй-яй, – пристыдил ее невесть откуда взявшийся Бузыкин. – Почему не за общим столом? А, понимаю, Веточка, тяжело полтинник пережить? Эта цифра у женщин всегда стресс вызывает. Да и я сам себе удивлялся, когда старость подступила. Мне тогда, правда, шестьдесят стукнуло. Э-хе-хе, плесни-ка и мне малость. – Бузыкин присел на табурет и подставил пустую рюмку.

Иветта налила Бузыкину и себе. Коньяк казался слабым, теперь голова словно плыла в путах сумбурных мыслей.