Вальс одиноких

Семейная жизнь Иветты началась красиво. Бузыкин держался взятой им романтической роли: чуть ли не ежедневно покупал новой подруге жизни цветы, целовал ручку, вставая из-за стола. А когда оба усаживались вечером перед телевизором, выкладывал перед ней коробку шоколадных конфет. И все бы ничего, если бы не интимные дела. Бузыкин заранее честно предупредил Иветту, что мужская сила уже оставила его. Он обещал возместить этот изъян духовной поддержкой. Но Иветта заверила, что ее устраивает такое положение дел: она тоже немолода, и желаний такого рода у нее нет. Иветта никак. не думала, что Бузыкин вовсе не исключал совместное пребывание в постели. Ночью место пылкого рыцаря занимал похотливый старик.

* * *

И это испытание оказалось для Иветты труднее, чем походы на рынок за свежими продуктами, стирка и приготовление диетических блюд для мужа. В. постели Бузыкин гладил Иветту и требовал ласк от нее. Он грустил об уснувших возможностях и надеялся на чудо. Старался любыми путями удовлетворить Иветту, однако механические стимуляции не столько возбуждали, сколько отвращали ее. Но Бузыкин был неутомим. Он не оставлял Иветту в покое, сулил златые горы, вплоть до поездки на курорт в Швейцарию – левые доходы позволяли ему строить подобные планы. Хотя курорт требовался скорее ему.

Иветта находилась с Бузыкиным двадцать четыре часа в сутки – и дома, и на работе. Несмотря на преклонный возраст и вздорный характер, Бузыкина ценили в организации, под эгидой которой работала его лаборатория экспертизы. Свой характер он умел усмирять, ловко подстраиваясь под ситуацию. Возмущение и крики сменялись угодливыми улыбками и дифирамбами так легко, будто он был народным артистом. А все нити связей с нужными людьми он держал в своих руках, потому считался незаменимым работником.

Хотя Иветта с трудом привыкала к совместной жизни с Бузыкиным, медовый месяц прошел для нес терпимо. Но что началось дальше! Бузыкину надоело притворяться дамским угодником, и он показал истинное лицо. Позволял себе не только орать на жену за подгоревшие котлеты, но и запускать тряпкой ей в лицо, хлопать дверью так, что сыпались стекла. Возобновились жалобы на здоровье. То он кривился от боли внизу живота, то охал, потирая суставы, то стонал, держась за сердце. А еще изводил Иветту разговорами о кознях, чинимых ему на работе. Говорил, что ему завидуют, хотят занять его место. Правда, здесь его опасения имели под собой почву.

Участились финансовые проверки, просматривались отчеты технических экспертиз. В лаборатории теперь постоянно толклись какие-то посторонние люди. Однажды нагрянула целая комиссия, потребовала отчеты за три последних года. Иветта простодушно выложила документы на стол. Бузыкин схватился за голову, но было уже поздно: комиссия с жадностью сцапала бумаги. Несколько документов за подписью Бузыкина тут же изъяли, а еще через неделю на него завели уголовное дело, обвинив в подтасовках, повлекших финансовые потери для ряда крупных фирм. Инициатором проверки была та самая фабрика сумок, которая понесла большие убытки в связи со штрафными санкциями. Иветта помнила злополучную партию плохих заклепок, акт о качестве которых был подменен по заказу влиятельной стороны.

Когда от Бузыкина потребовали подписку о невыезде, ему стало плохо. Он схватился за сердце и сполз со стула, закатив глаза. Его увезли в больницу с подозрением на инфаркт. Диагноз, как это бывало не раз, не подтвердился. Однако обследование выявило другую хворь. Простатит, которым Бузыкин страдал давно, принял злокачественную форму. Сразу после выписки из кардиологического отделения Бузыкина направили в онкодиспансер. Он был на грани безумия: почти перестал разговаривать, отказывался от еды, ни на что не жаловался. Прежние его ерундовые болезни сопровождались громкими охами и вздохами, но теперь он держался как стоик. Выполнял все предписания врачей и почти не замечал Иветту. Однако она в этот трудный час была рядом. Водила мужа по поликлиникам, сидела у капельницы, искала по аптекам редкие лекарства. В середине зимы Бузыкина взяли на операцию, и вновь Иветта выхаживала его. После операции больной пошел на поправку, повеселел и радовался про себя, что вовремя завладел женщиной, чей уход спас ему жизнь. Он с гневом обрушился на Дочь, когда та заговорила о завещании. Бузыкин был полон оптимизма и умирать не собирался. После больницы он уехал долечиваться в санаторий. На работе дело тем временем замяли, а самого провинившегося начальника отправили на пенсию, не дожидаясь его выздоровления. Бузыкин безропотно согласился. Иветту за пособничество в махинациях тоже уволили. У них оставались кое-какие накопления, на что оба и жили. Однако мечты о Швейцарии потеряли реальную почву.