Вальсирующая

Понятно, что произошла кошмарная ошибка, недоразумение, которое немедленно должно разрешиться. Мне просто почудилось, померещилось, приснилось, вот-вот я проснусь и – яко исчезает дым – всё исчезнет.

Увы: фотография и текст неразрывно сплавились и уже не мыслили себя друг без друга, портрет был не то что помещен на газетную полосу, но облюбован чертовым редактором, тщательно выбран этим придурком из галереи моих портретов, сделанных неплохим фотографом, и злонамеренно окружен текстовым овальчиком: де – полюбуйтесь, люди добрые, на что способна так называемая “артистка”, авантюристка и аферюга, ха-ха-ха-ха, вот ее истинное лицо… а еще в шляпе!..

Я устремила взгляд в ясное пространство и попыталась сделать сильный вдох, удерживая сознание на грани помешательства. Ничего не вышло. Мне казалось, что каждый встречный меня узнаёт в лицо, куда бы я ни направила стопы, всюду шли, ели кукурузу и чебуреки, пили пиво, загорали, плавали на резиновых крокодилах читатели газеты с миллионными тиражами! Куда ни прилети – где ты бывала-выступала (и не по одному разу!): Архангельск, Абакан, Волгоград, Владивосток, Омск, Томск, Челябинск, Чебоксары, Тверь, Кандалакша, Мурманск и Тагил, Якутск, Хабаровск, Нижневартовск и Сургут, Нефтеюганск и Астрахань, Белгород, Курск, Петропавловск-Камчатский, Камень-на-Оби, Южно-Сахалинск… Везде они! А дальше больше – Греция, Австралия, Египет, Израиль, Казахстан, Киргизия, Америка, Молдова – ползет подземный змей, ползет, везет людей, и каждый – со своей газетой (со своей экземой!) жвачный тик, газетный костоед, жеватели мастик, читатели газет… ни черт, ни лиц, ни лет…

Вечером я улетела в Москву, не простившись с организаторами фестиваля. Меня встретил очумелый Лёшик, вахтерша показала ему газету. Старик-отец еще не видел свою дочь в криминальной хронике, его спасло то, что он прихворнул. Временами, ни с того ни с сего, без всяких признаков простуды, у него подскакивает температура и падает чуть не до истока – если принять аспирин.

Лёшик его спрашивает:

– А что вы чувствуете при этом? Вам холодно – или что?

– Ни жарко ни холодно, – тот отвечает с мудрой улыбкой. – А уже все равно.

Этот-то номер я и передала адвокату. Мы встретились в Венском кафе напротив Третьяковки: деловая сухопарая блондинка с короткой стрижкой, юбка-карандаш, очень положительная – Кассандрова ее фамилия, меня это, конечно, впечатлило. Кассандрова заказала напиток со льдом из… базилика, я – сырники, в кафе я всегда ем сырники со сметаной, это недорого и вкусно.

Мы обсудили план действий.

Выставить требования редакции:

1. Принести публичное извинение.

2. Изъять из обращения остаток тиража (хотя это нереально – пускай почешут репу!).

3. В счет погашения морального вреда, причиненного их грёбаной публикацией, выплатить М. Л. Москвиной денежную сумму в размере…

– В какую сумму вы оцениваете свои честь и достоинство? – серьезно спросила Кассандрова.

– В миллион, – сказала я не раздумывая.

– Один?

– Один, – кивнула я.

Кстати, если кто не в курсе, – услуги адвоката весьма недешевы, буквально каждый шаг требует немалых финансовых вливаний. Скажем, письмо в газету могла бы я и сама настрочить, но опытный глаз, предупредила моя защитница, мигом отличит – когда пишет жалобу “тетя Маня”, а когда юрист. Потом разные технические хлопоты – отнести, принести, отправить, получить и так далее. У нас, например, закрыли почтовое отделение. Куда-то его перевели, неизвестно куда.

– Безобразие! – возмущался Лёша. – Самое святое, что изобрело человечество, – это почта. Почтальон умирать будет – встанет и пойдет! Даже в Гражданскую войну почта работала…

Месяц им на раздумье, как половчее извернуться и ускользнуть от ответственности за свой косяк, для чего они держат закаленный в подобных передрягах юротдел, всегда готовый к выгораживанию своих папуасов.

Внезапно выяснилось, что и моя Кассандрова намерена двинуться в атаку с напарником, он по профессии геодезист, инженер, но учится на адвоката, хотя совсем взрослый человек, папа у него художник Гололобов – прославленный социалистический реалист, автор картины “Взятие Берлина”, широко известной по энциклопедиям и хрестоматиям советской живописи. Старик и сейчас в строю, а его сын Федя – оказался на редкость талантливым стратегом и “может всегда придумать что-то интересное, если мне в голову ничего не придет!” – сказала его партнерша.

С Фёдором Гололобовым я так и не познакомилась, только получила страницу паспорта с мутной фотографией для оформления доверенности – в том, что они с Кассандровой вправе защищать мои интересы во всех судах судебной системы Российской Федерации, и поскольку дело у нас тонкое, таящее неожиданные взлеты и изгибы, – в поисках справедливости дойти до третейского суда, мирового суда…

Страшный суд я не стала включать в нотариальную доверенность, надеясь, что дотуда распря не докатится.

Обуянные жаждой мести, мы с Лёшей напрочь забросили хозяйство. Все мысли были о решительном бое. Я пошла в магазин, купила муку, соль, сахар…

– А порох? – Лёша спросил сурово.