Вальсирующие со смертью

— Это их образ жизни, позиция, убеждения. Нам, вдовцам, привыкшим к семейной жизни, требуется тепло, забота, ласка и общение с очень близким и родным человеком. Конечно, я понимаю, что в нашем возрасте трудно найти себе пару. Каждый прожил свою жизнь, имеет собственные взгляды, привычки, убеждения. Тут не обойтись без компромиссов. Нужно быть очень умными, деликатными и уступчивыми, чтобы создать новый и крепкий союз. А если начинать перевоспитывать партнера на свой лад, то уткнешься носом в стену. Либо эта стена устоит, либо ты ее разрушишь и будешь сидеть на обломках.

— Ты все очень точно улавливаешь. Но так бывает лишь в сказках. Мужчина по природе своей лидер. Он должен главенствовать. И не только потому, что он мужчина, а от боязни очутиться под каблуком жены.

Добрушин рассмеялся:

— Кажется, мы поменялись ролями. Я говорю те слова, что должна произносить женщина, а ты бросаешься мужскими тирадами. Выпьем за взаимопонимание между полами. Как только одна из сторон начинает делать что-то из принципа и самоутверждения, то все хорошее, созданное годами, превращается в прах. Когда мужчина или женщина берет топор и разрубает понятие «мы» на две части, то получается два «я». Разрубить несложно, но объединить два «я» в одно «мы» — ювелирный, кропотливый и очень долгий труд. Не каждый на это способен. У кого-то не хватает терпения, желания, любви. Эта работа сродни действиям сапера. Нужно иметь сильный волевой характер. Малейшая ошибка — и все рушится. А начинать все сначала не у каждого хватит воли. И слабаки принимаются за поиски нового счастья, наивно думая, что оно поджидает их за углом. Подходишь, берешь, и все в порядке. Не понравилось, бросил и пошел дальше. Углов на пути еще много, где-то еще что-то бесхозное лежит. А время идет, и ты выходишь в открытое поле, где нет ничего. Там гуляет ветер одиночества и, кроме опустошения, ничего тебя не ждет. Я хочу выпить за счастливое слово «мы». Крепкое и нерушимое, единое и неделимое.

Звон бокалов стал знаком согласия. Они выпили еще и говорили о счастье и взаимопонимании. Ей очень хотелось ему верить, но его голубые глаза оставались холодными. Она читала в них болезненный страх и растерянность. С чем это связано, ей трудно было понять. Иногда он излучал море обаяния, а иногда от него веяло холодом и безразличием, словно перед ней сидели два разных человека. К одному хотелось прильнуть всем телом и раствориться в нем, другого хотелось оттолкнуть и бежать куда глаза глядят. Почему так?

Ольга пыталась себя успокоить. Она ушла от мужа два года назад. Натерпелась она от него всякого. Была и сумасшедшая любовь, и скандалы, драки, примирения. Он даже бросался на нее с ножом, но ей удавалось убежать. Семьи не получилось. Сколотить сильное «мы» им не удалось. Может быть, поэтому ей чудилось, что от Петра исходит какая-то скрытая угроза. Всегда трудно и страшно ступать на ногу, если ты трижды ломал ее на ровном месте.

— Ты, кажется, работаешь врачом? — спросил он, меняя тему.

— Да, в больнице. Четверть века на одном месте

— Постоянство — хорошая черта.

— Главное, чтобы оно тебя не тяготило или не превращалось в банальную привычку. Даже в однообразии можно открывать для себя что-то новое. Человек не должен доводить свою работу до автоматизма.

— Ты права, но хорошо, когда жизнь не преподносит тебе неприятных сюрпризов. Бесконечные стрессы выбивают из седла, и человек увядает.

— Извини, я совсем забыла. Деньги я тебе привезла; Твой дом, природа, воздух, шампанское, цветы — все эти давно забытые ощущения привели меня в некоторую растерянность. Голова закружилась. Они в сумочке.

Он встал, подошел к комоду и поставил пластинку.

— Не хочешь потанцевать?

— Боюсь, отдавлю тебе ноги. Я сто лет не танцевала.

— Почему бы не вернуться к хорошим привычкам.

Она встала, подошла к нему и положила руки ему на плечи. Они закружились в вальсе, и вдруг она почувствовала леденящий холод, исходивший от партнера. Ей стало страшно, и она непроизвольно оттолкнула его от себя.

В эту секунду их взгляды встретились. Она увидела его глаза, и ужас парализовал ее. Зрачки расширились, и голубые добрые глаза превратились в черные, пожирающие, они пронизывали ее насквозь, как острый нож.

— Извини. Я не могу танцевать, мне нехорошо. Принеси, пожалуйста, холодной воды.

Несколько секунд он стоял не двигаясь, словно окаменевший, но потом очнулся, подошел к проигрывателю и остановил пластинку.

— Хорошо. Мы потанцуем потом.

Он старался не смотреть на нее, повернулся и направился к двери, ведущей на кухню. Там он немного остыл, прислонившись к стене, и ждал, пока сердце восстановит свой естественный ритм. Потом он открыл кран и вымыл лицо холодной водой. Что-то не так. Она испугалась. Почему? Чем он мог себя выдать? Где-то оборвалась какая-то очень важная струна, и инструмент начал фальшивить.

Семен достал из стола кружку, налил воды и вернулся в комнату. Ольги на месте не оказалось.

— Стерва! Ты не уйдешь от меня!

Он бросился к двери и выскочил на крыльцо. Она появилась из глубины сада с сумочкой в руках.

— Ольга! Ты меня напугала.