Валтасар

Царский голова и на этот раз сумел перехитрить врагов. Его выступление на заседании государственного совета, на котором впервые присутствовал наследник, и которое должно закончиться крушением неустраняемого, всевластного министра, обернулось его триумфом. Гром победы долетел до ночного неба, до самого Сина — так, по крайней мере, спустя годы сам Набонид признавался своему министру Нур-Сину.

Это было непросто. Пришлось постараться. Загодя посоветоваться с друзьями, приструнить самых крикливых из его недругов — показать им кое-какие копии с глиняных табличек, оглашение которых могло стоить им либо головы, либо состояния, переговорить с высшей военной знатью, состоявшей в основном из халдеев. Этих он вопрошал в лоб — они в самом деле собираются воевать с Лидией? И все это ради амбиций мальчишки, чей нрав уже достаточно хорошо известен в Вавилоне? Они жаждут получить нового Амеля, устроить смуту в государстве, пожертвовать всем, что было накоплено, собрано, упрятано в сокровищницы?

Вояки угрюмо слушали его. Начальник боевых колесниц испытующе спросил Набонида — что же делать? Как справиться с Мидией, ведь столкновение неизбежно.

Царский голова напомнил о возрасте Астиага, сподвижника Навуходоносора, его окружении, которое ни в коем случае не желало видеть на троне Спитама, царского сына, за которым стояли жрецы — последователи Заратуштры, намеревавшиеся ввести единообразие в поклонении главному богу мидян Ахурамазде.

— Но главное…

В этом месте Набонид, несколько раз повторявший Нур-Сину историю тех дней, обязательно вздымал палец к небу, тыкал в зенит и добавлял.

— Главное, уметь дожидаться улыбки Создателя. Если ты прав, она не заставит себя ждать.

Предложение Набонида отправить послом в Мидию сына Набузардана, зарекомендовавшего себя в Лидии и в походе против Пиринду, прошло без возражений. После того, как узел был развязан, сам Нериглиссар, до самого волеизъявления помалкивающий, глухо покашливающий — он в ту пору подцепил где-то простуду и чувствовал себя неважно, — не смог скрыть облегчения. Общее возвышенное чувство единения охватило всех присутствующих, кроме Лабаши и возведенных в чины рабути царских прихлебателей.

Вечером Нур-Син был вызван личные апартаменты Нериглиссара, где царь потребовал от хранителя музея забыть все прошлые обиды, примириться с присутствовавшим при разговоре Лабаши и послужить Вавилону. Нур-Сина и на этот раз щедро наградили. Затем после объятий с Лабаши Нериглиссар добавил, чтобы Нур-Син сразу после празднования Нового года отправлять в путь.

Сказать, что на канал Хубур за своей женушкой Нур-Син отправился в приподнятом настроении, значит, умалить ту радость и надежды, которые взбадривали молодого человека. Компанию ему составили Балату-шариуцур и Хашдайя.

Встретили его, возведенного в сан царского посла с неслыханными почестями и нескрываемым подобострастием. Хашдайя, скривившись при виде посыпания экипажа родственника розовыми лепестками, наблюдая за скачущими вокруг них, распевающими гимны девицами, время от времени провозглашавшими: «Осанна! Осанна!» — спросил у Нур-Сина.

— С чего бы это они так распелись?

Не получив ответа, он вопросительно глянул на Балату. Тот жестом указал, что все правильно, так, мол, и надо.

Чтобы знатная вавилонянка поменьше бросалась в глаза, Луринду в поселении Хубур, где изгнанные из Палестины иври были приставлены к выделке обожженного кирпича, нарядили в одежды бедной вдовицы. Темного цвета верхнее платье было скреплено на плечах и груди медными затворами. Женщина была туго перепоясана, вместе с какой-то пожилой иври она с усилием вращала жернов ручной мельницы. Оторвалась от работы только в ту минуту, когда муж вошел в ворота. Резво поднялась, поклонилась, схватила кумган и полила Нур-Сину на руки, после чего откинула с лица край платка и глянула на мужа полными слез и радости глазами. Нур-Сину очень хотелось привлечь Луринду к себе, однако постеснялся чужих. Только положил руку ей на плечо. Так несколько мгновение они томились друг по другу, пока какой-то курчавый мальчишка, прошмыгнувший возле них, не привел их в чувство.

— Все хорошо, родная. Я за тобой, — шепнул Нур-Син, и далее, как бы не замечая женщину, направился к крыльцу глинобитной хижины, куда вышел невысокого роста, коренастый, с широкой, начинавшейся от висков, седой бородой старик. Голова его была также покрыта шапкой седых, стоявших дыбом волос. Седина его была благородно подбита желтизной. В руках посох, одежды свисали свободно, пояса не было — видно, в тот час Иезекииль предавался досугу. Старик первым поклонился вавилонскому вельможе, пригласил его в дом. Балату в свою очередь занялся Хашдайей.