Валтасар

В прежние дни племя иври откололось от Страны двух рек и ушло на закат, в область Киннахи, иначе именуемую Палестиной или Ханааном. Повелением любимца Создателя, потомка Мардука Единосущного, царя Навуходоносора племя иври было возвращено на берега Евфрата. Теперь с воцарением в Вавилоне любимца Ахурамазды-Мардука, непобедимого воителя Кира, сына Камбиза, потомка Ахемена, племени Иезекииля позволено возвратиться в Палестину. Их предводитель Зоровавель обещал сохранить эти записи. Также уйдут на заднюю сторону верхнего мира и пергаменты, заполненные рукой сильного пророка Иеремии, хранившиеся в доме моей жены Луринду.

Но не все выселенные решили отправиться на родную землю. Многие остались в Вавилоне, и среди них постаревший Балату-шариуцур.

В месяце аяру мне исполнилось семьдесят лет. Сказал Син-лике-унини, и Соломон повторил — человек одинок. Когда Нергал в упор глянет на тебя из бездны, когда зычно вскрикнет, не будет у тебя ни сына, ни брата. Каждому приходит срок, и посланец подземного мира Намтар, что значит «судьба», берет тебя за руку и ведет мимо живых, и никто не подаст тебе руки, ни сын, ни брат.

Но бродить по земле лучше вдвоем, ибо если один упадет, другой поднимет товарища своего. Горе тому, кто упадет, и нет рядом никого, кто поднял бы его. Также, если лежат двое, то тепло им; одному как согреться? Нитка, втрое скрученная, не скоро порвется. Увы, нет со мной любезной моему сердцу Луринду. Увел ее Намтар в тот самый день, кода пали Врата небес. Зычно вскрикнул, и лишил меня радости жизни. Жизнь не веселит — суеты много. Куда не бросишь взгляд, все злое да злое. Мальчишкой мне довелось видеть непостижимого Навуходоносора, сына Набополасара, любимца богов и бича Божьего. Юношей я упивался величием Вавилона, зрелым мужчиной провел много дней в горах Персиды. На закате дней мне приходится быть свидетелем бесчинств пришлых и горевать о судьбе родного города, ограбленного войсками Дария, сына Гистаспа, потомка Ахемена.

Служанка рассказала, что вчера между воротами Гишшу и воротами Забабы рухнула часть внешней городской стены. То ли подмыли ее последние два обильные паводка, то ли никто за эти годы не удосужился подремонтировать Немет-Эллиль, только случилось неизбежное. Что построено, то должно упасть. Так было и так будет. Как реки текут в море, и не переполняется оно, потому что все возвращается на круги свои, так и творенья рук человеческих должны пасть, ибо красуйся они вечно, не нашлось бы на земле свободного места, где можно было бы поставить ногу.

Род уходит и род приходит, а верхний мир пребывает вовеки. Восходит солнце и заходит солнце и вновь спешит к месту своему, где оно восходит. Все возвращается на круги свои. Так говорю я, все повидавший Нур-Син.

Записи наби Иеремии достались мне после смерти уважаемого Рахима, прозванного Подставь спину. Знайте, любопытные, что умение подставлять спину под тяготы общего груза, во исполнения долга перед государем, а также на потребу благосостояния семьи — любезное богам бремя. Без него трудно выжить, выстоять, сказать самому себе — меня гнули, но не сломали. Так тамариск убеждал пальму — сколько не ходи ветер к югу, сколько не буйствуй на пути своем, но сменится ветер и помчится к северу. Ветер возвращается на круги свои, как речные воды, устремившиеся в море, возвращаются к истоку, ибо как иначе были бы полноводны потоки, орошающие верхний мир?

Умер Рахим в одночасье, на пороге дома в день траура и светлой радости. В месяц абу новым правителем вавилонян по воле богов стал зять славного Навуходоносора полководец Нериглиссар. В те поры я был приближен ко двору и, хотя мой покровитель, царский голова Набонид, уроженец Харрана, впал в немилость и на ненадолго ушел в отставку, меня новый царь некоторое время держал подле себя, пока его сын и наследник Лабаши-Мардук не настоял, чтобы и меня, «собаку и прихвостня Набонида» убрали из дворца.

Я покинул царский музей и утешил моего отца, славного Набузардана, разрушителя храма в Урсалимму, которому новые власти тоже предписали закрыться в четырех стенах и без особого разрешения не выходить на улицу, ибо на «сыновьях его кровь сына Навуходоносора, царя Амель-Мардука».

Старик отложил привезенное из Египта, тростниковое перо, некоторое время сидел, посматривал в оконный проем, сквозь который в комнату проникал утренний свет, печалился. Задул лампу — комната наполнилась робкими рассветными сумерками.

Светало на глазах. Скоро встало солнце, его лучи окрасили стены домов резким оранжевым цветом. Воздух затрепетал, заколебались дали. Открылись разрушенные строения, часто, грудами мусора и щебня перегородившие улицу. Их было много. С ярусов Этеменанки, где когда-то селились соколиные семьи, теперь громадной стаей поднялось воронье и неспешно, ордой двинулись в сторону окружавших город полей и садов.