Валтасаров пир. Лабиринт

В кабинете Кампилли было светло даже при опущенных жалюзи. Лучи проникали только сквозь узкие щелки. Но этого оказалось достаточно, чтобы победить мрак, — так велика была пробивная сила солнца. Кампилли встал и прошелся по комнате. Рассказ о смерти произвел на него впечатление не в силу своей исключительности. Ведь если учесть время и место, смерть эта не была особо героической. Она взволновала его так, как волновало все, касавшееся моего отца, а значит, их общей молодости. Он произнес несколько теплых слов, засуетился возле шкафчика со спиртными напитками, потом позвонил, чтобы принесли лед и кофе.

Теперь в свою очередь он рассказал мне о своей семье. Начал с себя, а именно с того, что он не воевал, так как его затребовал в свое распоряжение Ватикан. Много ездил, главным образом в Германию, Швейцарию, Испанию, ну и в Риме массу времени посвящал большому благотворительному учреждению, созданному Ватиканом. Жена работала в больницах, тоже ватиканских, рассчитанных на беженцев и лиц, пользующихся правом убежища. Дочка тоже работала, но только в последний год войны и после освобождения Рима; до этого она была слишком мала. Тогда-то она и познакомилась со своим теперешним мужем, польским офицером, который обратился к синьоре Кампилли с просьбой о постое для солдат. Она пригласила в дом этого человека — первого поляка из частей, вступивших в Рим вместе с союзниками, не предполагая, что приглашает будущего зятя.

Вошел лакей в полосатой куртке. На полированном, несколько великоватом подносе он принес две маленькие чашечки кофе, две рюмки и небольшую вазочку с кусочками льда. Синьор Кампилли предложил мне вермут, сказав, что для этого времени дня вермут незаменимый напиток. Бросил в рюмку лед. Залил его золотистой, мерцающей в полумраке жидкостью. Вермут действительно освежил меня.

— Жена, наверное, захочет тебя повидать, — продолжал он. — Теперь она в Остии. У нас там вилла, и мы туда перебираемся на лето. Жена, дочь, зять. Что касается меня, то, пока курия работает, я езжу к ним только на субботу и воскресенье.

Я потянулся за рюмкой.

— Ну как вермут?

— Отменный.

— Как долго ты думаешь пробыть в Риме?

— Зависит от обстоятельств.

— Понятно, — сказал он. — Прежде всего уладим финансовую сторону.

Моих денег могло хватить на неделю. Столько мне выдала валютная комиссия. Я сказал об этом Кампилли. Он внимательно выслушал, после чего заметил:

— Ты мой гость. О деньгах не беспокойся За неделю ты ничего не добьешься. В лучшем случае успеешь нанести несколько визитов, да и то, наверное, не самых важных, то есть не попадешь на прием к людям, которые могут помочь. Они заняты.

Затем он спросил, где я живу. Я ответил.

— Ах, правда, ты писал мне, — скачал он. — Ну что ж, это приличное место. К кому ты думаешь здесь обратиться?

— Я хотел бы посоветоваться с вами.

— А какие фамилии назвал тебе отец? Разумеется, рассчитывать можно только на тех, кто хороню его помнит.

Я достал блокнот, в котором у меня все было записано.

— Отец де Вос.

— Отлично.

— Отец Кордеро.

— Умер.

— Монсиньор Крешенци.

— Нунций в Лиссабоне.

— Монсиньор Риго.

— Отлично.

— Адвокат Куньяль, патрон отца.

— Фи!

— Слишком стар?

— В курии не существует такого понятия. А в твоем случае только очень старые люди смогут тебе помочь. Куньяль, бедняжка, болеет в последнее время и чаще всего находится вне Рима.

— Я мог бы к нему подъехать. Отец очень на него рассчитывал.

— А я бы не рассчитывал. Скажу тебе откровенно: Куньялю уже память изменяет. Кто у тебя там еще?

У меня больше никого не было. Я огорчился.

— Значит, остаются де Вос и Риго. Достаточно.

— Вы так считаете?

— Конечно. Дело несложное. Но деликатное. Не надо поднимать вокруг него слишком много шуму. Это могло бы только снизить шансы на успех. Ты куда-нибудь уже обращался?

— Нет. Только к вам.

Он предложил мне рюмку вина. Сам тоже выпил. Потом задумался.

— Напиши отцу де Восу, — сказал он наконец. — Так же, как мне. Это лучшая форма. Хотя нет. Ему можно даже позвонить. Или напиши, что ты находишься здесь и завтра с утра позвонишь. Да, так проще всего.

Придуманный им ход и вся эта тактическая схоластика рассмешили его. Но тотчас он снова заговорил с прежней серьезностью:

— И расскажи ему все. Он человек дальновидный и осторожный. Для меня, например, его мнение будет авторитетным. Однако пока я бы не относил мемориала.

— Он не годится?

— С чего ты взял? Очень хорош.

— Тогда почему же?

— Он по-своему хорош. Только, быть может — понадобятся другие аргументы. Ведь дело можно представить на тысячи ладов. Сперва надо знать, каковы там настроения и что монсиньоры в данном вопросе готовы считать истиной. Нам отнюдь не следует навязывать свое мнение. Мемориал твоего отца должен подтвердить их точку зрения, то есть точку зрения тех лиц, относительно которых у нас будет уверенность, что они к нему благоволят. Понимаешь?

— Не вполне. Но, разумеется, я подчиняюсь.

Он взглянул на часы.

— Гляди-ка, скоро час. Ну и заболтались мы!