Вальтер Беньямин. Критическая жизнь

По мере того как проходила весна, здоровье Беньямина продолжало ухудшаться. После возвращения в Париж его по-прежнему беспокоило сердце, проблемы с которым начались во время пребывания в лагере; в начале апреля Беньямин сообщал Хоркхаймеру, что одолевавшая его «слабость нарастает тревожными темпами», вследствие чего он редко покидает свою квартиру. Когда же ему приходилось это делать, часто бывало так, что он «обливался потом и был не в состоянии идти дальше». В итоге он обратился к специалисту; доктор Пьер Абрами диагностировал у него тахикардию, гипертонию и увеличенное сердце, и этот диагноз подтвердил Эгон Виссинг, которому Беньямин весной послал рентгеновский снимок. Врач, рекомендуя Беньямину провести какое-то время в деревне, явно говорил всерьез. Поскольку стоимость медицинских услуг оказалась почти непосильным бременем для ничтожных финансовых ресурсов Беньямина, он снова бросил клич о помощи. Институт социальных исследований отозвался щедрой специальной субсидией в размере 1000 франков. Единственной положительной стороной этой ситуации было признание Беньямина непригодным к военной службе – так иронически откликнулись неоднократные и в итоге оказавшиеся успешными его попытки симулировать болезнь, чтобы избежать армейской службы во время Первой мировой войны.

Задолго до того, как немецкие армии 10 мая вторглись во Францию, помыслы Беньямина свелись в основном к поискам убежища в США. В начале весны он начал учить английский вместе с Ханной Арендт и Генрихом Блюхером, 16 января сочетавшимися браком. Беньямин гордо сообщал о своей первой попытке прочесть английский текст «Примеров антитез» Бэкона (из его книги «О достоинстве и приумножении наук»), к которому прибавилась книга, имевшая большее отношение к жизни в Америке, – роман Уильяма Фолкнера «Свет в августе» (во французском переводе). Занятия спорадически продолжались даже после того, как Блюхера отправили в лагерь для интернированных, но, как признавал сам Беньямин, его устный английский так и не стал беглым. Он прекрасно понимал, что слишком долго медлил: ему не давали покоя мысли об упущенных им возможностях эмигрировать – в Палестину, в Англию, в Скандинавию. Несколько месяцев спустя, уже находясь в бегах, он писал Гретель Адорно: «Можешь не сомневаться в том… что я сохранял единственное состояние ума, подобающее человеку, преследуемому опасностями, которые он должен был предвидеть и которые он навлек на себя пониманием (по крайней мере частичным) их причин» (BG, 289).

В конце марта Беньямина ожидал неприятный удар. Прочитав в Zeitschrift fur Sozialforschung эссе Йохмана, к которому Беньямин написал предисловие, его бывший друг Вернер Крафт отправил в Нью-Йорк Хоркхаймеру длинное письмо, в котором обвинял Беньямина не столько в плагиате, столько в претензии на открытие Йохмана, в то время как, по словам Крафта, он сам привлек внимание Беньямина к этому писателю XIX в. Хоркхаймер, неизменно чувствительный к положению института и его изданий в чужой стране и по-прежнему питавший рефлексивную неприязнь ко всяким следам левизны, был обеспокоен; Гретель Адорно советовала Беньямину дать немедленный и подробный ответ с тем, чтобы не испытывать добрую волю Хоркхаймера именно в тот момент, когда Беньямин в ней больше всего нуждался. Как уже отмечалось в главе 9, ответ Беньямина представлял собой откровенное описание того, как он лично открыл Йохмана в Национальной библиотеке, и последующих разговоров с Крафтом. Тот, несомненно, познакомил Беньямина лишь с некоторыми произведениями Йохмана, но явно не с самим этим автором.

Беньямин, прикованный к своей квартире и неспособный в полной мере сконцентрироваться на работе, посвященной Бодлеру, предавался разнообразному и порой на первый взгляд случайному чтению. Он не только изучал Руссо и Жида в порядке подготовки к написанию задуманного эссе, но и с неподдельным интересом прочел автобиографическую книгу L’age d’homme («Возраст мужчины») (1939) этнолога Мишеля Лейриса, которую рекомендовал нескольким друзьям. Из всех своих друзей и знакомых по Коллежу социологии Беньямин чувствовал самое большое сродство именно с Лейрисом и его трудами. В письме Гретель он предложил вниманию Адорно ряд замечаний по поводу его рукописи Fragmente uber Wagner; соображения Адорно о редукции как феномене фантасмагории напомнили ему о его собственных давних комментариях к сказке Гёте «Новая Мелюзина». Он сообщал Брентано, что прочел его новый роман Die ewigen Gefuhle («Вечные чувства») «в течение двух суток». Также он рекомендовал Карлу Тиме книгу Saint Augustin et la fin de la culture antique («Святой Августин и конец античной культуры») Анри-Ирене Марру, обращая особое внимание на то, как в ней освещается упадок поздней Римской империи, и на ее сходство с трудами Ригля.