Вальтер Беньямин. Критическая жизнь

Ровольт был не единственным его знакомым, бежавшим из Германии с такой задержкой. В конце 1938 г. в Париж прибыл австрийский писатель и журналист Альфред Польгар, которого Беньямин знал еще в свои берлинские дни; в 1933 г. он вернулся в Вену из Берлина, а после аншлюса был вынужден искать новый дом в Париже. В бегах пребывал и старый друг Беньямина Вильгельм Шпайер; в 1933 г. он тоже эмигрировал в Австрию, а оттуда в 1938 г. – в Париж. А Карл Тиме был вынужден покинуть даже такую на первый взгляд безопасную страну, как Швейцария. Принадлежа к рядам громкой немецкой католической оппозиции, он эмигрировал в 1933 г., но сейчас опасался, что наращивание германских вооруженных сил на швейцарской границе говорит о неминуемом вторжении. В лучшие дни эти изгнанники стали бы желанным дополнением к кругу парижских знакомых Беньямина; теперь же они в первую очередь давали повод для новых напоминаний о всеобщих несчастьях. Судя по всему, в январе и феврале 1939 г. Беньямин избегал даже своих ближайших друзей; у нас нет никаких указаний на его встречи с Хелен Хессель, Ханной Арендт, Жерменой Круль, Адриенной Монье или Кракауэром. А если он и читал что-либо – хотя бы детективные романы, – то это чтение тоже не оставило никаких следов: ни в его письмах, ни в списке «Произведения, прочитанные целиком».

Несмотря на хроническую депрессию, Беньямин пытался продолжить пересмотр материалов по Бодлеру: сейчас он чувствовал «отчуждение» от этого начинания (см.: BS, 240). Однако он едва ли мог позволить, чтобы об этом «отчуждении» узнали его коллеги из Нью-Йорка. На протяжении весны он лишь изредка позволял себе очень тонкие выпады. Одно из писем Адорно он начал с фразы «либо ты филолог, либо ты не филолог», а отчитываясь Хоркхаймеру о том, как продвигается работа по переделке эссе с тем, чтобы в нем содержалось «опосредование», требовавшееся институту, он заключил слово «опосредование» в кавычки. В феврале он отложил в сторону заметки, размышления и выдержки, входившие в состав «Центрального парка», который он начал сочинять в апреле предыдущего года одновременно с «Парижем времен Второй империи у Бодлера», и всерьез взялся за всеобъемлющий пересмотр материалов по Бодлеру, имея целью удовлетворить нью-йоркских цензоров. Он ознакомился с трудами либерального экономиста и физиократа Анн-Робера Тюрго и философа-лейбницианца XIX в. Германа Лотце (и тот и другой часто цитируются в «Пассажах»), одновременно размышляя о концепции прогресса применительно к эпистемологии. Он решил, что эта работа станет представлять собой развитие историографических идей, выдвинутых в эссе об Эдварде Фуксе. «Необходимо показать, что уничтожение идеи непрерывности культуры – уничтожение, постулируемое в эссе о Фуксе, – писал он Хоркхаймеру, – имеет эпистемологические последствия, среди которых одно из самых важных мест занимает выявление пределов, ограничивающих применение концепции прогресса в истории» (GB, 6:198). Анализируя материалистическую основу своего начинания, Беньямин обращается к Philosophie des Geldes

(«Философии денег») Георга Зиммеля. Адорно резко раскритиковал появление цитаты из этого старого учителя Беньямина в «Париже времен Второй империи у Бодлера». И сейчас Беньямин выступил в защиту Зиммеля, спрашивая, «не пора ли признать его в качестве одного из предтеч культурного большевизма», и осторожно указывая, что в его философии денег читатель может найти много интересного, «если только он готов игнорировать основную идею, положенную в ее основу» (BA, 311).

1 февраля Адорно отправил Беньямину то, что можно назвать лишь поразительно назойливым письмом, в котором давал согласие на издание исправленного варианта «Фланера» – среднего раздела «Парижа времен Второй империи у Бодлера». «Вероятно, было бы желательным, – писал он, – если бы я сделал ряд дальнейших замечаний в отношении некоторых моментов вашего текста и тем самым показал бы, какого рода исправления я имел в виду» (BA, 300). Далее он по сути диктует длинный список крупных и мелких изменений, которые следует внести в текст; его письмо, несмотря на его фамильярный тон философской дружбы, дает понять, что это не предложения, а условия, которым Беньямин обязан подчиниться, если хочет, чтобы его работа была напечатана в Zeitschrift. В своем ответе, датированном 23 февраля, Беньямин выражает благодарность за «полезные» замечания, но не соглашается с Адорно по некоторым моментам, включая презентацию Бодлера в рамках серии аналогичных типажей, вопрос фетишизма и концепцию фантасмагории. Адорно по-прежнему обвинял Беньямина в субъективации объективного, как считал Адорно, характера фантасмагории. Реакция Беньямина на этот счет весьма показательна: