Вальтер Беньямин. Критическая жизнь

В начале марта убывающие у Беньямина уверенность в себе и решительность претерпели новый суровый удар. Хоркхаймер, извиняясь, сообщал ему невеселые известия о финансовом положении Института социальных исследований; он уведомлял Беньямина, что институту, по всей вероятности, в ближайшем будущем придется прекратить выплату ему стипендии. Беньямин ответил ему 13 марта, написав, что прочел это письмо «с ужасом». Разумеется, он желал всего наилучшего сотрудникам института, но намекнул, что Хоркхаймер, возможно, не понимает, чем отличается сокращение оклада нью-йоркским коллегам от прекращения выплаты стипендии ему, живущему в Париже: «Все мы существуем в изоляции. А в глазах изолированного индивидуума перспективы, которые с ужасающей откровенностью раскрывает ваше письмо, перевешивают все прочие планы» (GB, 6:231). Может возникнуть впечатление, что Хоркхаймер подготавливал почву к разрыву связей между институтом и Беньямином, но в то же время он обещал еще энергичнее продолжить поиски спонсора для исследования Беньямина о парижских пассажах. По просьбе Хоркхаймера Беньямин отослал ему исправленный вариант своего синопсиса этого проекта, составленного в 1935 г., в надежде на то, что он станет подспорьем Хоркхаймеру в его поисках; возможный спонсор обозначился в лице нью-йоркского банкира Франка Альтшуля. Помимо того что в синопсисе 1939 г., написанном по-французски, опущена большая часть фактического материала, в нем полностью переделан раздел о Бодлере – Беньямин привел его в соответствие с текущим этапом своей работы над переделкой эссе о Бодлере, – как и разделы о Фурье и Луи-Филиппе, а также добавлены теоретическое введение и заключение. «В целом этот черновик отличается от уже известного вам тем, что он от начала до конца выстраивается вокруг конфликта между подобием и реальностью. Последовательность фантасмагорий, рассматриваемых в отдельных разделах, в итоге приводит к великой фантасмагории вселенной у Бланки» (GB, 6:233). При этом Беньямин, хотя и осознавая тщетность этого начинания, приступил к поиску источников поддержки во Франции. Несколькими днями позже он объяснял свое положение в письме, адресованном Гретель Адорно: «Я следил здесь за происходящим достаточно долго для того, чтобы знать, что с самых первых дней эмиграции никому, занимающемуся тем же, что и я, и в таких же, как мои, условиях, не удавалось зарабатывать во Франции себе на жизнь» (BG, 251). Пропали даже те, к кому он нередко обращался за помощью в отчаянные моменты: Леви-Брюль лежал при смерти, Зигмунд Моргенрот уехал в Америку, а его письма Эльзе Херцбергер после ее возвращения в Америку оставались без ответа.

Письмо Шолему выдает его растерянность, вызванную ситуацией в Нью-Йорке, так же как и определенное недоверие к Адорно и Хоркхаймеру: «Из их письма становится ясно, что эти люди жили не на проценты, как было логично предположить в случае фонда, а на основной капитал. Говорят, что его основная часть по-прежнему цела, но заморожена, а остальное вроде бы исчерпано почти до дна» (BS, 248). Несколькими неделями позже он дал более продуманную, хотя не менее пессимистическую, оценку своих взаимоотношений с институтом:

Те же самые условия, которые угрожают моему положению в Европе, по всей вероятности, делают невозможной и эмиграцию в США. Подобный шаг осуществим лишь на основе приглашения, а приглашение может быть мне прислано лишь по инициативе института… Я не считаю сколько-нибудь вероятным то, что институт, даже если у него будут такие возможности, захочет сейчас хлопотать о моем приглашении. Ведь нет никаких причин надеяться на то, что такое приглашение решит проблему моего заработка, а, как я подозреваю, попытка непосредственно увязать эти проблемы друг с другом вызовет у института особенное раздражение (BS, 251).