Вальведр

В эту эпоху во всем цивилизованном мире Париж был самое удобное место для людей, желающих спрятаться. Там я и водворил мою подругу в таинственной и комфортабельной квартире в ожидании событий.

Я помещу здесь несколько писем, адресованных мне Мозервальдом по почте до востребования. Первое письмо было от него самого.

«Дитя мое, я сделал то, что было условлено между нами. Я написал г. Анри Обернэ, что я знаю, где вы, что я дал вам слово никому этого не говорить, но что я могу переслать вам всякое письмо, которое ему заблагорассудится доверить мне. В тот же самый день он прислал ко мне прилагаемую пачку, которую я вам и пересылаю в целости.

Вы перешли Рубикон, как покойный Цезарь. Я не стану говорить о той доле удовольствия, огорчения и тревоги, которая легла тяжело на мой желудок… Желудок, какая вульгарная вещь, и как над этим станут безжалостно смеяться, но приходится с этим примириться. Эпоха поэзии прошла для меня с эпохой надежды. А между тем, в течение нескольких дней я чувствовал в себе наклонность к этому… Теперь бог этот покинул меня, и я буду отныне думать лишь о своем здоровье. Это событие, которого я ожидал и которому не хотел верить, ваш быстрый отъезд с ней, потряс меня, и во мне опять немного разлилась желчь, но это пройдет, и навязанная вами мне роль Дон-Кихота придаст мне мужества. Я слышу отсюда, что надо мной смеются. Меня, пожалуй, сравнивают с Санчо Пансо! Все равно, я весь ваш (в единственном или во множественном числе), к вашим услугам, в вашей власти, на жизнь и на смерть.

Невфалим».

Приложенное к этому письмо содержало в себе третье письмо. Вот они оба, сначала письмо Анри:

«Я надеюсь, что, читая посылаемое мною письмо, ты откроешь глаза на свое настоящее положение. Для того, чтобы ты понял все, надо, чтобы ты узнал, как я устроил твои дела.

Если ты вообразил, что я намерен передавать твои вызывающие предложения г. де-В…, то ты крайне простодушен. Я просто напросто сообщил ему, ограждая твою честь, что всякие сообщения тебе возложены тобой на третье лицо, и что когда он найдет нужным иметь объяснение с тобой, то я обязался лично предупредить тебя и что, наконец, в этом случае, ты примешь любое rendez-vous.

Установив этот пункт, я позволил себе предположить, что ты поехал в Брюссель переговорить со своими родными о своих последующих планах. Что же касается madame, то я страшно солгал без особых угрызений совести. Я выдумал, будто бы она отправилась в Вальведр, а оттуда в Италию в какой-нибудь монастырь, где она будет ждать, чтобы муж потребовал первый развода, и что третье лицо точно так же может сообщить ей о всяком принятом на ее счет решении.

Из всего этого вышло, что г. де-Вальведр… желавший поговорить с madame, сейчас же отправился в Вальведр, что для меня было приятнее, с точки зрения его достоинства и моего нравственного спокойствия, чем если бы он бросился по следам милых беглецов.

Из Вальведра он мне написал, и если когда madame и ты прочтете это письмо, вы не воздадите должное такому человеку, то я вас жалею и не завидую вашему образу мыслей.

Я не намерен выступать здесь защитником правого дела. С моей точки зрения, это очень большое счастье для моего друга — не иметь более в жизни этих уз, предоставляющих ему ответственность без возможности кары, неразрешимая загадка, сжигающая его душу без пользы для науки. Менее нравственный и более положительный, чем он во всем, что его касается, я мысленно желаю, чтобы ему окончательно были возвращены спокойствие и свобода путешествий. Это не галантно, и ты, пожалуй, потребуешь от меня удовлетворения. Я не приму вызова, но я должен предупредить тебя об одном. А именно: если ты вздумаешь упорно требовать от г. де-В… удовлетворения за нанесенное тебе оскорбление тем, что он не оспаривает у тебя прав на жену (ты развивал именно эту тему), то найдешь во мне не жалеющего тебя друга, а мстителя за того друга, которого ты лишил бы меня. Вальведр храбр как лев, но он, может быть, не умеет драться. А я учусь драться, к великому удивлению моей жены и моей семьи, которые кланяются тебе. Славные люди, они ничего не знают!»

От г. де-В… к Анри Обернэ.

«Я не нашел ее здесь. Она сюда не приезжала и даже, по собранным мной по дороге справкам, она, должно быть, поехала в Италию совсем другим путем. Но действительно ли она там, и думала ли она когда-либо серьезно запереться в монастырь, хотя бы на несколько недель?

Как бы то ни было, мне не годится дольше искать ее. Это было бы похоже на преследование с моей стороны, а это нимало не входит в мои намерения. Мне хотелось поговорить с ней: разговор всегда убедительнее всяких писем. Но ее старания избежать его и скрыть от меня свое убежище обличают более определенные решения с ее стороны, чем я считал нужным предполагать.