Алида отправилась повидаться с Вальведром у Обернэ, где она должна была переговорить с мужем в присутствии Анри, а я должен был покинуть навсегда свое убежище. Я тоже хотел поговорить с Анри, но не в гостинице, ибо семья его не должна была знать, что я оставался в Женеве или вернулся туда. А между тем, в день свадьбы Обернэ меня видело слишком много их близких знакомых, и я рисковал быть встреченным кем-нибудь из них. Я велел привести себе карету, спрятался в нее и отправился просить убежища у Мозервальда, который скрыл меня в своей собственной квартире. Оттуда я написал записку к Анри, который почти сейчас же явился ко мне.
Мое внезапное присутствие в Женеве и таинственный тон моей записки были достаточно поразительными признаками, а потому он без колебания признал во мне того соперника, имя которого Вальведр скрыл от него из деликатности. А потому, фактов почти не пришлось объяснять, это подразумевалось само собой. Он сдержал, насколько был в силах, свое огорчение и неодобрение, и сказал мне, обращаясь ко мне с холодной резкостью:
— Ты, конечно, знаешь о том, что только что произошло между г. де-Вальведром и его женой?
— Думаю что да, — отвечал я, — но для меня крайне важно узнать подробности этого, и я прошу тебя сообщить их мне.
— Подробностей нет, — продолжал он. — Г-жа де-Вальведр покинула наш дом полчаса тому назад, говоря, что одна из ее приятельниц, какая-то путешествующая полька, умирает в Вевэ и зовет ее туда, и что она вернется как можно скорее. Ее мужа больше не было у нас. Она выразила желание повидаться с ним, но в ту минуту, как я собирался уйти за ним, она остановила меня, говоря, что предпочитает написать. Она набросала поспешно несколько строк и передала их мне. Я отнес их Вальведру, который прибежал немедленно переговорить с ней. Но она уже ушла одна, пешком, оставив, вероятно, свои инструкции Бианке, которая осталась непроницаема. Но Вальведр не желает, чтобы жена его уехала таким образом, не объяснившись с ним. Он ищет ее. Я собирался сопровождать его, когда получил твою записку. Я все понял и подумал, да и теперь думаю, что г-жа де-Вальведр здесь…
— Клянусь честью, — отвечал я Обернэ, прерывая его, — что ее здесь нет!
— О, будь спокоен, я не стану искать ее теперь, когда я вижу, что главная роль в этой печальной истории принадлежит тебе! Вы действуете так поспешно, что я опасаюсь пагубного столкновения между г. де-Вальведром и тобой. Как бы ни был благоразумен и терпелив человек его закала, все-таки и с ним может случиться внезапный припадок гнева. А потому ты хорошо сделал, что не показался. Я скрыл твое письмо от Вальведра, а что ты здесь, ему не может прийти в голову.
— А! — вскричал я в порыве бешенства. — Ты думаешь, что я прячусь?
— Если бы у тебя не было этой осторожности и такта, — отвечал властно Анри, — это значило бы, что дурное чувство побуждает тебя к дурному же поступку!
— Да, я знаю! Я не хочу начинать свое вступление во владение публичным скандалом. Я хотел повидаться с тобой для того, чтобы поговорить обо всем этом. Но я попрошу тебя, каково бы ни было твое мнение, пощадить меня. Я совсем не настолько владею собой, насколько владеет собой человек, собирающийся приступить к ботаническому анализу!
— Я тоже, — продолжал Обернэ, — но, тем не менее, я постараюсь не терять головы. Зачем ты меня звал? Говори, я слушаю.
— Да, я сейчас скажу, но я хочу знать, что было в записке г-жи де-Вальведр к ее мужу. Он, конечно, показал ее тебе.
— Показал. Вот дословно ее содержание: «Принимаю ультиматум. Я уезжаю! Я согласна с вами и прошу развода, и рассчитываю снова выйти замуж, сообразно вашим желаниям».
— Хорошо, очень хорошо! — вскричал я, облегченный от живейшей тревоги. — Я было побоялся, что Алида переменила уже намерение и изменила клятвам, вырвавшимся у нее в минуту энтузиазма. Теперь, — продолжал я, — ты видишь, что все кончено! Я похищаю эту женщину, и как только закон освободит ее, она будет моей женой. Ты видишь, что вопрос решен определенно!
— В таком виде это невозможно, — сказал холодно Анри. — Пока развод не объявлен, г. де-Вальведр не желает, чтобы она была скомпрометирована. Надо или чтобы она вернулась в Вальведр, или чтобы ты уехал. Все дело, значит, в том, чтобы немножко потерпеть, ибо осуществлению вашей фантазии преград не ставится. Разве вы боитесь передумать, если не сожжете в первом же порыве свои корабли?
— Прошу не насмехаться. Совет г. де-Вальведра, несомненно, благоразумен, но я не могу следовать ему. Он сам создал помеху к этому своим презрением, своими насмешками и угрозами по моему адресу.
— Где же и когда это?
— В беседке твоего сада, час тому назад.
— Ах, ты был там? Ты слушал?
— Г. де-Вальведр нимало в этом не сомневался.
— В самом деле… Да, я помню! Он непременно хотел говорить там. Как это я не угадал, почему. Ну, так что же из того? Он говорил о своем сопернике, конечно, не как о человеке благоразумном, что было бы вполне невозможно, но как о честном человеке, и право же…
— Я и этого не заслуживаю, по-твоему?