Читаем Вам доверяются люди полностью

— Гонтарь, — сипло подсказал тот и заторопился, стараясь одновременно надеть очки, спрятать платок и расстегнуть болтавшуюся на нем, как балахон, короткую непромокаемую куртку с воротником из искусственного меха.

Лознякова, с любопытством наблюдавшая за ним, негромко обронила:

— Не спешите, Наум Евсеевич.

Как всегда, ровный и глуховатый ее голос подействовал успокоительно. Довольно успешно справившись с двумя верхними пуговицами, Гонтарь извлек из недр куртки конверт с документами.

Степняк взял конверт и, снова обернувшись к Ступиной, спросил:

— А почему бы и вам не пойти в нашу больницу?

— Потому, что я работаю.

— Где? Кем?

— В медчасти одного завода. Терапевтом.

— И вас это удовлетворяет?

Ступина шевельнула бровями:

— Работа как работа!

— Чепуха!

Степняк, разговаривая, перебирал документы Гонтаря. Документы были отличные. В трудовой книжке две благодарности: «За самоотверженное исполнение врачебного долга в условиях весеннего паводка и прорыва воды на плотине», характеристика, составленная в самых лестных выражениях: «Молодой, подающий большие надежды хирург, умело применяющий новейшие методы…»

— Что чепуха? — вопрос Ступиной прозвучал вызывающе.

— Да вот это ваше, «работа как работа»! Настоящий врач должен ощущать результаты своей работы. Мы же людей из беды, из могилы вытаскиваем… А что в медчасти? — Степняк потряс бумажками Гонтаря. — Вот он, я вижу, действительно работал! И как только отпустили?

Гонтарь опять страдальчески покраснел.

— Вы, наверно, думаете, что я рвался в Москву? А я как раз наоборот… Я уже там всех знаю, и меня немножко узнали. Но тут мама… В общем, мать очень тяжело больна, и, кроме меня, у нее никого не осталось… А на строительстве с жильем еще туговато, в общежитие ее взять нельзя…

— Понятно, понятно, — прервал Степняк. — А здесь жилье есть?

— У мамы комната, мне ничего не надо.

— Отлично! — Илья Васильевич встал, расправил плечи. — Знаете что, друзья, пойдемте, я вам покажу больницу. У нас такая больница будет, что другой клинике не снилось…

— Пока, правда, почти ничего нет, — осторожно вставила Лознякова.

— А воображение? — Степняк хитро подмигнул. — Воображение, Юлия Даниловна, у молодых людей…

Втроем они пошли к лестнице. У лифта на площадке были навалены тюфяки, одеяла, подушки. Сияющий Марочкин выскочил из спустившейся кабины:

— Вот… получили наконец! Перетаскиваем. Я медсестер мобилизовал… от вашего имени…

— Правильно. А с газом что?

— Через полчаса приедут подключать. Поварихи кухонное оборудование везут. И посуду.

— Молодец, Витенька! — Степняк похлопал завхоза по спине. — Ну ты тут подожди минутку, мы подымемся… Или вот что, ребята, — он обернулся к Ступиной и Гонтарю, — давайте поможем Витеньке погрузить эту штуковину…

Он первый схватил кипу одеял и втащил ее в лифт. Гонтарь тотчас последовал его примеру. Ступина, смеясь, подняла три подушки.

— Честное слово, как на институтском субботнике! Наумчик, помнишь?

— Живей, живей, девушка! — скомандовал Степняк. Он перетаскивал уже третью кипу.

— Вы, кажется, считаете, что я поступила к вам грузчиком? — Она все-таки взяла еще три подушки и, наморщив вздернутый носик, взгромоздила их поверх одеял.

— А что? Можно и грузчиком.

Кабина лифта быстро заполнилась, и Витенька, втиснувшись туда с тюфяком, спиной припер внутренние двери.

— Сейчас спущусь! — крикнул он, нажимая кнопку. — Там у меня сестрички на разгрузке.

Кривя пухлые губы, Ступина снимала пушинки, приставшие к ворсу ее модного пальто.

— А ваш Витенька бо-ольшой барин! Главврач кипу за кипой одеяла грузит, а он еле-еле какой-то тюфячок втащил…

— У этого б-барина одна рука, и та левая! — быстро и резко сказал Гонтарь. — Неужели не з-заметила, т-товарищ доктор?

Он тут же обмяк под испуганно-растерянным взглядом Ступиной.

— Честное слово… — начала она.

— Ладно, — перебил Степняк, — поработаете в нашей больнице — научитесь быть внимательной.

— Я не собираюсь работать в вашей больнице.

— Посмотрим, посмотрим… А что это у вас за имя — Марлена?

— Маркс — Ленин. Сокращенно — Марлена. В тридцать третьем году были, кажется, в моде такие имена?

— В тридцать третьем… — растерянно повторил Степняк, думая о том, что его Светлана тоже родилась в тридцать третьем и что жена не на шутку рассердилась, когда он предложил назвать дочку Индэлой — в честь индустриализации и электрификации. В общем жена, пожалуй, была права…

Ему вдруг захотелось побольше узнать о Марлене.

— Вы замужем?

— Представьте — нет. А вы всегда снимаете допрос, прежде чем показать больницу?

— Я люблю знать, с кем имею дело, — резковато ответил Степняк.

Лифт спустился.

— Теперь поезжайте вы, — сказал, выходя, Витенька. — Девочки пока там разбирают, а потом прибегут сюда грузить.

Ступина вдруг загорелась:

— А давайте все-таки нагрузим еще раз…

— Нет, нет, сейчас и принимать некому, — Витенька вежливо посторонился. — Входите.

— Поехали, — сказал Степняк, думая, что эта самоуверенная девчонка, должно быть, вовсе не плохой человек.

Они уже захлопнули металлическую дверцу подъемника, когда донесся чей-то требовательный возглас:

— Погодите!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза