И он рассказывает: привезли тяжело раненного шофера такси. Встречный грузовик врезался ему в радиатор. Пятитонная туша! И главное — смылся. А таксист горлом упал на собственный руль. Поперечная рана шеи, гортани. Парень молодой… Наложили швы, а ему хуже…
— Марлена, ты понимаешь?
Она кивает.
— Мы с Гурьевой возимся с ним, и вдруг я слышу — Наумчик таким командирским голосом: «Сию же минуту приезжайте, без разговоров!» Как будто санитарке или сестре… Оказывается, Мезенцеву.
— Откуда же он его раздобыл?!
— Из актерского клуба. Фэфэ, видишь ли, имеет хорошую привычку сообщать, где его можно найти. Старая школа! И в общем — правильно…
Рыбаш умолкает. Он уже давно вскочил со стула и ходит, ходит по комнате. Марлена только успевает поворачивать голову.
— А дальше?
— Мезенцев приехал. Такой лощеный, парадный. И… пьяный.
— Пьяный?!
— Ну нет, не пьяный, конечно. Но ведь он встречал Новый год. Держится прямо, как палка. «Нуте-с, рассказывайте». А что рассказывать, — наш шофер вот-вот кончится. Одутловатый, лицо синее. Не лицо, а шар. Полусидит на перевязочном столе. Глаза выпучены. Фэфэ посмотрел — и этак небрежно Гурьевой: «Какие есть трубки?» Она подает. «Нож!» Раз-раз, мои швы долой — и вставил трубку. Так, без халата, не вымыв руки. Потом отодвинулся. «Доканчивайте!»
— Докончили?
Рыбаш несколько раз кивает.
— Марлена, это было как чудо. Разрезал, вставил. Точно. Молниеносно. Стоит, платком вытирает руки. Такой клетчатый большой платок. И запах духов. Вытирает руки, смотрит на моего таксиста. И этакая снисходительная усмешка. Бог!
Рыбаш останавливается:
— Ты меня презираешь, да? Неуч, трус, сапожник? Ну и ступай за «бога». Он тебя рыжекудрой Дианой называет. Ты это знаешь?
— Андрюша, милый, не сходи с ума!
Она закидывает руки ему на шею, тянется к нему. Он отстраняется.
— Неужели не презираешь? Странно… Я сам себя перестал уважать.
— Замолчи! — Марлена почти кричит. — Терпеть не могу истерик.
Ее крик действует неожиданно: Рыбаш начинает улыбаться.
— Ого! — восхищенно говорит он. — Да ты в самом деле молодчина…
Потом, обняв и прижав ее к себе так, что она вскрикивает, он с сожалением отпускает Марлену.
— Пойду в отделение. Посмотрю на таксиста. В половине девятого жди меня в вестибюле, у окошка справок.
И уходит.
В половине девятого, позвонив жене Фельзе и сдав смену Анне Витальевне Седловец, Марлена стоит у окошка справок. Раечка с глазами цвета лазури, высунув побледневшую мордочку, томно говорит:
— С Новым годом, Марлена Георгиевна. Неужели дежурили?
— Дежурила.
— Ох, как не повезло! Сегодня работать тоже никакого удовольствия, но я хоть потанцевала вволю!
Рыбаша нет. Марлена оглядывается. К ней спешит Наумчик. У него очень возбужденный вид.
— Леночка, ты знаешь, как Фэфэ…
— Знаю, знаю, — говорит Марлена.
— Рыбаш рассказывал? — Наумчик даже не задумывается, когда Марлена могла видеть Рыбаша. — Ну и старик! Бог, а не хирург… Жаль, что ты не видела своими глазами… Слушай, Лена, чуть не забыл! Идем сегодня со мною в Дом кино, на просмотр…
Он вытаскивает приглашение. Марлена неуверенно начинает:
— Наумчик, я, собственно…
— Она уже приглашена, Наумчик! — подойдя, весело объявляет Рыбаш и просовывает руку под руку Марлены. — Приглашена на этот просмотр и… вообще на все просмотры в жизни.
— К-как?
У Наумчика такое растерянное лицо, что Марлене делается его жалко. Очевидно, и Рыбаш чувствует, что удар нанесен в самое сердце.
— Наумчик, — серьезно говорит Рыбаш, — я к вам очень хорошо отношусь и потому хочу, чтоб вы первый узнали: мы с Марленой скоро поженимся. Очень скоро! — несколько угрожающе доканчивает он и, не отпуская руки Марлены, твердым шагом идет к выходу.
Длинный, несчастный Наумчик изумленно смотрит им вслед.
Из окошечка справок его с любопытством разглядывают лазоревые глаза Раечки.
— Наум Евсеевич, — вкрадчиво говорит она, — неужели у вас правда есть лишний пропуск на просмотр? Мне так хочется увидеть этот фильм!
Гонтарь поворачивается к девушке. Какие печальные, какие умоляющие голубые глаза!
— П-пожалуйста, — машинально говорит он, — п-пожалуйста, если вам так хочется… П-пойдемте вместе!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Жизнь больницы складывается из грустных встреч и радостных расставаний. Тот, кого привозят в больницу, всегда встревожен, страдает, ждет плохого. Тот, кто покидает больницу, счастлив своим выздоровлением, благодарен за помощь, жмет руки врачам и желает остающимся всего, всего хорошего. Не каждого, конечно, можно вылечить так, чтобы навеки забыл о своей болезни, но почти каждый выходит из больничных дверей с праздничным чувством освобождения.