Вам нельзя плакать

Наутро всех детей повели на завтрак. Им разлили в чашки баланду. Дети принялись есть её, и буквально через пару минут несколько десятков из них схватилось за животы. Владик, Алёша и Феня дождались, пока солдаты отвлекутся на больных, и вылили кашу каждый в свою рубашку, которые друзья предварительно заправили в штаны.

Через пару часов детей повели в туалет, где ребята и вытряхнули из рубашек кашу.

В эту ночь жителей в бараке стало в разы меньше. Появилась даже пара свободных коек.

Глубокая ночь. Барак весь спит и только трое друзей мучаются от нестерпимого голода. Они весь день ничего не ели, как и наказывала им их ночная гостья.

— Кушать хочется, — проскулила Феня.

— И нам, — хором промямлили близнецы.

— Кап, капля, кать. Вам никогда об этом не узнать. И не моя в том вина, что тара каплями полна, — послышалась из коридора знакомая песенка.

Друзья отвлеклись от своих урчащих животов и посмотрели на ту, что, как и прошлой ночью, столь приятно говорила.

— Вы просто умнички. За это я дам вам подарок. Вот, кушайте, — девочка протянула троице горсть красных ягод.

Дети не спросили, ни что это за ягоды, ни откуда гостья их взяла. Они жадно ели кисло-горькие бусинки, пока не провалились во внезапный сон.

— Вам ещё рано к нам. А завтра будет вовремя на волю, — прошептала девочка, улыбаясь, и погладила Владика, Алёшу и Феню по голове.

Наутро, когда надзирательница пришла в барак, чтобы разбудить детей, она обнаружила близнецов и Феню в очень плохом состоянии: у детей был жар, и всё их тело было покрыто сыпью, а зрачки с трудом реагировали на свет.

Женщина выругалась на польском и пошла за командиром.

Пришел высокий мужчина, крепкий в плечах. На лице выражение злобы и презрения. Он приказал избавиться от детей, выкинув их в яму.

День, в который Степану было приказано сбросить ребятишек, как раз пришёлся на вынос мусора. Мужчина забрал детей, сделав вид, что исполняет приказ, а сам, накрыв их простынями и плотно присыпав листьями и хранившимся в мешке мусором, нагрузил полную телегу и отправился к проходной.

У ворот стоял эсэсовец, один из тех, кого ребятишки называли «чернышами». Он приподнял чёрный козырёк кепки и прищюренными, словно щель в двери, глазами посмотрел на Степана.

— Was hast du, Russisch?1— недоверчиво спросил немец.

— Мусор, — ответил Степан, подразумевая под «мусором» не только то, что лежит в мешках, но и того, кто стоит перед ним.

Глаза эсэсовца не теряли своей прищуренности. Он достал из кармана штык нож и проколол верхний мешок. Крупицы земли и пожухлая листва высыпались из чётко сделанного разреза.

Степан мысленно перекрестился, поблагодарив Бога, что солдат не ударил по боковому мешку.

— Tor öffnen!2 — крикнул немец часовому.

Двери ограды с гудением распахнулись. Степан миновал проходную, стараясь не показать страх, который он испытал секунду назад. Тихо пройдя вдоль заграждений, мужчина незаметно свернул в лес. Когда же отошёл на безопасное расстояние от лагеря, то немного надорвал мешки, чтобы впустить в них воздуха.

Дядя Стёпа уже заранее знал, куда он повезёт ребятишек. Был у него неподалёку один знакомый священник антинацист, который с радостью брал к себе детей из лагерей. Товарищ Степана так уже десять детей вывез.

Через пару вёрст показалась часовенка отца Никодима.

— Батюшка, батюшка, вы дома, — мужчина постучался в дверь.

— Сын мой, что стряслось?

— Вот, — дядя Стёпа указал на ребят, — Ягод каких-то объелись, а немцы уж похоронили их.

— Ну, что ж ты стоишь, сын мой, клади на скамеечку их, будем отпаивать.

Прошло несколько часов. Дядя Стёпа, передав детей, незамедлительно вернулся в лагерь, перед этим сказав, что скоро вернётся с пополнением, а отец Никодим наконец закончил лечение Владика, Алёши и Фени. Дети наконец спали спокойно.

Наступило утро. Солнце едва взошло, когда Феня встала со скамейки и подошла к окну. Владик и Алёша, как обычно, спали взявшись за руки.

Феня посмотрела в чащу леса. Между деревьями стояла давно знакомая ночная гостья. Она приветливо улыбалась.

— Кап, капля, кать. Вам никогда об этом не узнать. И не моя в том вина, что тара каплями полна, — песенка растворилась в чаще, чтобы больше никогда не звучать для Фени, Владика и Алёши.

— Дочь моя, ты уже встала? Полежи ещё, восстанови силы.

Из-за двери показался священнослужитель с длинной бородой в потрёпанной рясе. Один его глаз перекрывало старческое бельмо.

— А кто вы? — спросила ничего не понимающая Феня.

— Отец Никодим меня звать. Я людям о Боге рассказываю.

— А кто такой Бог? — поинтересовалась Феня.

— Это тот, кто вам, дети мои, шанс на жизнь дал, кто помог вам здесь оказаться.

У маленькой Фени в голове промелькнула мысль, что их ночная гостья и есть Бог.

— Коль встала, буди и мальчишек, будем кушать. У меня хлеб и немного постных щей из крапивы есть.

— Кушать! — глаза Фени переливались искорками.

Как много радости в одном этом слове.