«Вам — взлёт!»

У фотокинопулемета не бывает любимчиков — он совершенно беспристрастен и идеально точен.

Конец спору положил фототехник: он принес срочно проявленные пленки обоих «противников». Акимов был «убит» на три секунды раньше, чем Волков. Фотокадры не оставляли в этом никакого сомнения…

ЗА ЖИЗНЬ МАШИНЫ

Самолет снижался к земле с одной выпущенной ногой шасси. Другая даже не показалась из своего купола. Самолет был большой, и летчик не мог, набрав высоту, хорошенько тряхнуть машину на пилотаже, чтобы заставить невышедшую ногу пробкой вылететь из купола…

Самолет шел к земле. Руководитель полетов на аэродроме связался с командиром корабля по радио.

— У вас не выпущена правая нога шасси, сказал руководитель полетов с земли.

— Знаю, ответил командир корабля с воздуха.

— Аварийную систему выпуска использовали? спросил руководитель.

— Использовал. Система не срабатывает, ответил летчик.

Земля была совсем близко. Вот уже одиноко торчавшее колесо коснулось бетонированной полосы. Но летчик не дал самолету покатиться по аэродрому. Он осторожно поддернул свой корабль вверх и снова пристукнул здоровой ногой о землю. И так раз, и два, и десять раз пока хватало посадочной полосы. Потом он прибавил обороты моторам, набрал высоту и повторил заход на посадку. Он стучал многотонной машиной о землю расчетливо и очень осторожно. Он стучал до тех пор, пока застрявшая нога шасси не выскочила из купола и не встала на положенное ей место.

Потом он сделал еще один заход над аэродромом и сел так, как садился не одну тысячу раз до этого.

«Задание выполнено. Все в порядке», — записал летчик в полетном листе. Указания механику относительно проверки шасси он дал устно.

Мне доводилось видеть стрелков-виртуозов — снайперов, которые умеют вбивать в центр черного яблочка мишени всю обойму. У командира корабля было что-то общее с этими мастерами.

Выдержка? Глазомер? Уверенность?

Скорее всего и то, и другое, и третье…

"ПРИЧАЛ ВИДНО"

Над Архангельском висел туман, плотный, серый и скользкий. На ближайшие двенадцать часов синоптики не обещали просветления. Толкаться на аэродроме дольше не имело никакого смысла. В те пятиминутные разрывы облаков, которые все же появлялись раз в час-полтора, рассчитывать на вылет не приходилось. Никакой дежурный аэропорта не разрешит стартовать в такую погоду. Мы с командиром эскадрильи собрались уже уходить из диспетчерской, когда динамик, тоненько свистнув, заговорил вдруг совсем по-домашнему, без позывных, без всяких официальностей.

— Привет, Гоша, как у тебя видимость?.. Что обстановка неважная — это я знаю. Ты мне конкретно скажи — причал из окна виден или не виден? Только не ври.

Вздрогнув от неожиданности, диспетчер отвечал своему воздушному корреспонденту:

— Причал чуточку виден, но, пожалуйста, не вздумайте садиться. Я за вашу посадку отвечать не буду. Разрешения не даю. Имейте в виду, ничего не видно. Понимаете — туман!..

— А ты, Гоша, не волнуйся, не порть нервы. Включи лучше приводную. Отвечать за посадку буду я, понимаешь, я. Так и запиши в радиожурнал — ответственность за посадку командир корабля принимает на себя…

Через десять минут в диспетчерской появился коренастый, седой, очень загорелый человек. Вошел — и сразу в диспетчерской стало тесно.

— Ну вот, Гоша, ничего не случилось. А ты говоришь — ответственности не принимаю! Не такой уж злой туман, бывает хуже.

— Илья Павлович, так вы же учитывайте — есть инструкция. Не я ее выдумал, не я ее утвердил, а выполнять — мне полагается, — защищался диспетчер. — И вообще всем командирам кораблей я диспетчер подходящий, только вас почему-то не устраиваю. Ну, скажите, разве я неправильный диспетчер?

Илья Павлович чуть заметно улыбнулся:

— Ну-ну, правильный диспетчер, не лезь только в пузырь. Ты службу знаешь не то что на пять с плюсом — на все восемь!

Командир корабля был известный полярный исследователь, неутомимый арктический пилот, частый гость полюса, Герой Советского Союза Илья Павлович Мазурук.

ВЗЛЕТ С ПЯТАЧКА

Площадка очень мала, а взлететь нужно обязательно. Летчик в десятый раз вышагивал вдоль полянки, что-то прикидывая и соображая. Следом за командиром неотступно, как тень, ходил бортмеханик с хмурым сосредоточенным лицом.

Ничего хорошего от предстоящего взлета механик не ожидал. Болотистый грунт, густая цепкая трава, мелкие кочки не радовали. В довершение всех бед на границе вынужденного аэродрома поднимался плотной стеной лес.

— Значит, так, — сказал наконец летчик. — Здесь я начинаю поднимать хвост. Коля, забей-ка контрольную вешку. Здесь я отрываю машину. Ставь еще вешку, Коля. Здесь высота у нас должна быть метра четыре. Подлесок не выше. Стало быть — взлетим! Так я говорю, Николай? Правильно?

— Говоришь ты всегда правильно — очень даже складно говоришь, а вот, как взлетать будешь, это мне пока не известно. Не площадка — пятачок, да еще в стакане…

Летчик посмотрел на бортмеханика, вздохнул, смешно почмокал губами, но ничего не ответил.

Еще раз прошел из конца в конец своего неожиданного «аэродрома», потрогал забитые Колей вешки и сказал: