Вамфири

— С вами все в порядке? — взяв викария под руку, с беспокойством спросил Джордж.

— Холодно... — старик силился улыбнуться, но выглядел при этом совершенно больным. Казалось, ему трудно открывать рот — губы будто прилипли к вставным зубам, но он все же начал оправдываться:

— Прошу прощения, но в этом поистине нет ничего удивительного. Здесь всегда так сыро. Но не волнуйтесь, я не подведу вас. Сейчас я закончу обряд. Просто все произошло так быстро. — На лице его появилась слабая улыбка, больше походившая на гримасу.

— После того как вы закончите, — сказала Анна, — вам следует провести остаток дня в постели!

— Я так и сделаю, дитя мое, — ответил викарий и заплетающимся языком продолжил чтение.

Джорджина не произнесла ни слова. Во всем этом ей виделась какая-то странность. Может ли церковь выражать неодобрение? Эта, во всяком случае, выражала. С момента их приезда сюда она относилась к ним враждебно. Викарий тоже чувствовал это — вот почему ему стало плохо. Но он не мог понять, что происходит.

«Как же мне узнать, в чем тут дело? — размышляла Джорджина. — Чувствовала ли я что-либо подобное прежде?»

— ...они привели малых детей ко Христу, чтобы он прикоснулся к ним, а его апостолы с упреком обратились к тем, кто привел их...

Джорджине казалось, что в церкви стоит гул возмущения и недовольства, что она старается изгнать нежеланных гостей из своих стен. Нет... скорее, она пытается изгнать... Юлиана? Взглянув на ребенка, она увидела, что он тоже смотрит на нее, а на лице его блуждает свойственная всем младенцам неопределенная улыбка. Но глаза его смотрели пристально, неподвижно, не мигая. Внимательно присмотревшись, она заметила, что эти такие дорогие для нее глаза повернулись и теперь обратились на викария. В этом не было бы ничего странного, если бы они не смотрели столь пристально и осмысленно.

«Юлиан — обычный ребенок! — Джорджина мысленно спорила сама с собой, с давно мучившими ее ощущениями. — Он самый обычный ребенок!» Малышни в чем не виноват, все дело только в ней. Она не имеет права винить его в том, что случилось с Илией!

Она взглянула на Джорджа и Анну, и они ободряюще улыбнулись ей в ответ. Неужели они не чувствовали холода, не ощущали странности происходящего? Похоже, они решили, что она беспокоится о викарии, о том, сумеет ли он довести до конца службу. Может быть, они и чувствовали, что в церкви очень сыро, но едва ли что-либо еще, кроме этого.

Джорджину же мучило нечто большее, чем холод, как, впрочем, и викария. Он механически, монотонно, как робот, читал слова службы, пропуская строки и торопясь побыстрее закончить. При этом он избегал смотреть на кого-либо, в особенности на Юлиана, немигающий пристальный взгляд которого он по-прежнему на себе ощущал.

— Возлюбленные мои, — продолжал бормотать старик, обращаясь теперь к крестным родителям, Анне и Джорджу, — вы принесли сюда этого младенца, дабы он был окрещен...

«Я должна прекратить это! — В душе у Джорджины рос ужас, мысли ее путались. — Должна, прежде чем это — что именно? — произойдет!»

— ...дабы очистить его от грехов, освятить... Снаружи, теперь уже намного ближе, загрохотал гром. Яркие молнии осветили западные окна церкви, и отблески их разноцветным калейдоскопом заиграли на внутреннем убранстве церкви. Люди, стоявшие вокруг купели, стали сначала золотыми, потом зелеными и, наконец, малиновыми. Лежавший на руках у Джорджины Юлиан был кроваво-красным, казалось, что и глаза его, прикованные к викарию, налились кровью.

В дальнем конце церкви, под кафедрой, лениво шаркал метлой по каменным плитам могильщик, подметавший пол и до сих пор никем не замеченный. Вдруг он без какой-либо видимой причины бросил метлу, стянул с себя фартук и почти бегом кинулся прочь из церкви. Было слышно, как он сердито бормотал себе что-то под нос. Очередная вспышка молнии осветила его сначала голубым, потом зеленым и, наконец, ослепительно белым светом — что было похоже на изображение на негативной пленке. Но вот он достиг двери и скрылся из вида.

— Чудак! — нахмурившись, проводил его взглядом несколько пришедший в себя викарий. — Он убирает церковь, потому что, как он утверждает, чувствует в себе «призвание» к этой работе.

— Может быть, продолжим? — Джордж был сыт по горло всякого рода задержками.

— Конечно, конечно, — старик викарий вновь уставился в книгу и успел прочитать еще несколько строк. — Э-э-э... обещайте, что станете его поручителями, и он отречется от дьявола и деяний его и навсегда поверит...

Юлиану, похоже, все это тоже надоело. Он засучил ножками и собрался с силами, чтобы огласить церковь громким криком. Личико его надулось и стало синеть, что, несомненно, означало крайнюю степень неудовольства и гнев, вот-вот готовый вырваться наружу. Джорджина не могла подавить вздох облегчения. Все-таки Юлиан был всего лишь беззащитным маленьким ребенком...

— ...плотские побуждения... был распят, умерщвлен и погребен, чтобы он прошел через ад, а на третий день воскрес, чтобы он...

«Всего лишь ребенок, — думала между тем Джорджина, — в жилах которого течет кровь Илии и моя, и... и?..»