Вампилов

Хозяева уходили на работу, дав Сане наказ, что поесть и что попить, и мы с ним оставались в чудесном мире тишины и чтения. В домашней библиотеке можно было найти едва ли не всю классику — русскую и зарубежную. Мы брали по несколько томов, устраивались в прохладных креслах, а то выходили на мягкую траву под тенистую черемуху.

Может быть, в такие дни неспешного чтения и впитывал Вампилов мудрость и духовность классики, ее словесную красоту и музыку. Он всегда был ее вдумчивым учеником. Прежде всего, в главном — в поиске истины, «крупиц правды».

…А вечера на Байкале стояли ясные и теплые. Владимир Никитич выдавал нам роскошную медвежью шкуру. Мы выносили ее во двор, бросали на густую, пружинящую траву, стелили поверх широкий матрац и валились на эту царскую постель. Поздние сумерки сменялись чистым светом луны и бесчисленных звезд. Верховик приносил запах влажной земли с недавно политых огородов, байкальскую свежесть. Тени от кустов скрывали таинственную жизнь, полную движения, шорохов, птичьей возни.

Мы заговаривались до утра. Это были беседы, переходящие с темы на тему, лишенные связности, прерываемые то смехом, то задумчивой паузой. Под звездным небом легко открывалась душа, без принуждения являлись слова о только что прочитанном, о школьных и студенческих событиях, о знакомых судьбах. Тут проявлялись Санины способности в том, что можно назвать человековедением. Он рассказывал о чьей-либо судьбе, вспоминал какой-нибудь случай всегда коротко, но непременно с живописной, чаще забавной подробностью — она хорошо представляла характер, объясняла чувство или поступок человека. Если речь шла о людях, известных мне, то Санины слова добавляли что-то существенное к моему знанию о них. Даже наши друзья, кажется, достаточно изученные в долгом ежедневном общении, вставали в какой-нибудь веселой истории, пришедшей Вампилову на ум, под особенный свет — смеясь, я по-новому видел их характеры, их привычки и пристрастия.

Глава четвертая

«ВАМ НУЖНЫ ГОГОЛИ И ЩЕДРИНЫ?»

Как родился прозаик Александр Вампилов?

Уже говорилось, что в университет он пришел начинающим стихотворцем. Мне казалось, по крайней мере в первые два года учебы, что при всем внимании Вампилова как читателя к прозе и драматургии он будет заниматься поэзией. Ведь не бросишь же писать стихи, если они приходят, не спрашивая твоего желания?

Но однажды — я этот мимолетный случай хорошо запомнил — Саня сказал мне:

— Всё! Стихов больше не будет. Пишу прозу.

Я не поверил. Но вскоре убедился, что так оно и есть.

Осенью 1957 года, когда мы перешли на третий курс, в студенческой многотиражной газете появилось объявление: создается литературное объединение. Руководить им взялся заведующий кафедрой русской и зарубежной литературы доцент Василий Прокопьевич Трушкин. Мы пошли туда. С этого времени шумные обсуждения наших опытов в стихах и прозе переместились из комнаты общежития в такое же тесное прибежище редакции многотиражки.

Василий Прокопьевич уже тогда был известным в Иркутске литературным критиком. Человек доступный, непосредственный, он поощрял в нашем кружке живые споры, необычные суждения, искренне радовался даже малой удаче каждого из нас. Мы захаживали к нему и домой. Пока один советовался с хозяином, другие рылись в книгах, заполнявших полки вдоль стен квартиры. Через несколько лет Саня написал нашему старшему другу на обложке своего первого сборника: «Василию Прокопьевичу Трушкину с уважением, благодарностью и раскаянием. Это Вы приметили меня, наставили, подстрекали писать. Теперь (хотите — не хотите) примите эти опыты вместе с искренним раскаянием в моем шалопайстве. Санин-Хомутовский^[13], 21 сентября 1961 года».

Сам Василий Прокопьевич вспоминал позже:

«Литературно одаренным студентам хотелось постоянного творческого общения, послушать иногда нелицеприятное мнение товарищей и самим высказаться. Собирались мы регулярно каждую неделю вечерами после занятий. Завсегдатаями наших сборищ были человек десять-двенадцать. Позже многие из моих кружковцев составили себе имя в литературе. Но несомненно самым выдающимся и самым талантливым литератором из наших кружковцев оказался Александр Вампилов. Я до сих пор хорошо помню свое первое “открытие” Сани Вампилова, помню, как меня обрадовали и взволновали тогда его юморески. Обстановка и вся атмосфера занятий в кружке была самая непринужденная. Курили, читали стихи и прозу, дотошно разбирали каждую прочитанную вещь, горячо и заинтересованно спорили. При случае я читал на занятиях запомнившиеся мне стихи Сергея Есенина, Эдуарда Багрицкого, Павла Васильева, Константина Симонова. Я старался по возможности ввести слушателей в творческую лабораторию больших мастеров литературы, показать на конкретных примерах, как достичь большей художественной выразительности. Так, помнится, разобрали мы стихотворение “Арбуз” Э. Багрицкого с его изумительной звуковой инструментовкой.

Саня обычно на этих разборах молчал, только изредка подавая краткие и на редкость остроумные реплики.