Волков уже убирал вещи в портфель, поэтому на объявление взглянул мельком, без излишнего внимания.
– Это ещё зачем?
– Пропавший без вести в Курганово нашёлся. Хочу узнать, что ему известно о графе Ферзене.
– Раз нашёлся, значит, граф ни при чём.
– А вам не кажется подозрительным, что нашёлся он сразу после исчезновения самого графа?
Но Волкову ничего подозрительным не кажется. Ему всё нормально.
– Давыдов, – он посмотрел на меня таким раздражённым взглядом своих заплывших от лени глаз, что мне сразу стало ясно, что будет потом, – тебе что, больше всех нужно?
– Мне нужно моё жалованье. Заработанное. Вот я и работаю.
– А жалованье ты получил?
– Нет, и вы прекрасно об этом знаете. Салтыков опять задерживает выплату…
– Вот и отдыхай тогда, Давыдов, – и Волков потянулся ко мне своей короткой ручонкой, чтобы похлопать по плечу. – Отдыхай. Ты вернулся из рабочей поездки, в которой погибли все твои товарищи. Ты от переживаний, смотрю, места себе не находишь. Отдыхай.
– Дмитрий Фёдорович, – вкрадчиво произнёс я, – а вы же знаете графа Ферзена?
– Очень поверхностно, – избегая прямого взгляда, сказал этот жук. – Графа все знают. Очень влиятельный человек был. Жаль, жаль, что такое случилось.
– Был?
– Так… Его императорское высочество велел разжаловать Ферзена, всего лишить, всё забрать в пользу государства и прочее, и прочее. Пока, конечно, не выяснится обратное.
Вот такие дела.
Ладно, почти добрался до дома Афанасьева. Потом допишу.
Поговорить с Кельхом!
В своём поведении раскаиваюсь и считаю его неподобающим для представителя государственных служб. Впредь обязуюсь вести себя сдержаннее.
Я только успела задремать сидя (Тео предупредил, чтобы я не ложилась спать), как меня уже разбудили. Мы вышли раньше, не доезжая до центральной станции, отчего я до сих испытываю глубокое разочарование. Столько читала про грандиозную статую Ярополка Змееборца, который поднимает меч и щит, защищаясь от летучего дракона, подвешенного прямо над путями на стальных тросах.
Мы же вышли за одну станцию до конечной, в каком-то безлюдном пригороде, который обозначался на станционном знаке как «Приют Гутрун». Ещё только начало светать, было душно, и над заснеженными полями поднимался серый слепой туман.
Поезд потонул в облаке, оставив за собой только чёрную полосу дыма, и скоро даже грохот колёс заглох. Мы с Тео остались посреди безлюдной деревянной станции, и даже смотритель, встретивший поезд, сразу же скрылся в своей сторожке.
– А где приют? – спросила я, оглядывая пустынную местность.