Шел тысяча пятьсот тридцать девятый год. Мне исполнилось девятнадцать, я был вторым сыном, которому по закону наследования майорату ничего не полагалось, кроме скудного содержания. Титул барона и замок, пожалованные моему отцу королем, должны были отойти в дальнейшем к Лайонелу. А у меня был пустой карман и невеста… Элизабет. Мы познакомились, когда мне только исполнилось пятнадцать, а ей тринадцать. Владения моего отца граничили с землями ее семьи. Мы частенько гуляли вдоль реки, сидели в роще, много разговаривали. Конечно, между нами ничего не было! Пара скромных поцелуев. В то время получить больше от приличной девушки являлось чем-то немыслимым. Существовали продажные женщины, но о них не говорили. Отец меня как-то отвел к одной из них… Неловко вспомнить. Элизабет не знала. Она была невинной, чистой, как ангел. Ради нее я был готов умереть. Я отправился разворовывать монастыри, чтобы мы могли пожениться, жить на своей земле и не зависеть от Лайонела. Думал, это просто — приехать с оружием, забрать все ценное, разогнать святош и уехать. Но я даже не представлял, какие испытаю угрызения совести, как страшно будет делать то, во что не веришь. Власть, какой бы она ни была, на что бы ни толкала, вселяет уверенность, убеждает: «Борьба идет за правое дело!» И ты ощущаешь себя частью этой власти — мощной и непобедимой. Безнаказанность, кажется реальностью, а живые преграды, Священное Писание меркнут под толщей самоуверенности.
Фаунтейнское аббатство, построенное в северном Йоркшире тринадцатью монахами цистерцианского ордена, было третьим и последним моим монастырем — моим проклятием. Пятидесятиметровая башня из песчаника так и стоит у меня перед глазами… Повсюду огни факелов, крики раненых и ржание лошадей. Животные точно сбесились. Помню, как дрожал подо мною конь, а в воздухе кружил кровавый пепел. Наемники выносили серебряные и золотые иконы, кубки, все ценное.
В тот день я испытывал нехорошее предчувствие. Даже пытался отговорить себя ехать в аббатство, но что- то мне помешало… Может быть, жадность? Фаунтейнский монастырь считался одним из богатейших в Англии. Его пашни и пастбища простирались на пятьдесят километров до самых истоков реки Скелл. Я надеялся, что король подарит мне клочок земли. Не так далеко находился замок моего отца, да и поместье родителей Элизабет. Я вырос в тех местах, мне хотелось остаться в Йоркшире до конца своих дней. Если бы я тогда знал, что приезд к стенам аббатства отодвинет конец моих дней в бесконечность, — предпочел бы существование впроголодь, с Элизабет или без, хоть на своей земле, хоть бродяжничая. Лишь бы жить — по-настоящему.
Монастырь внушал страх и уважение одним своим видом. Никакой отделки, цисцерцианский орден требовал простоту во всем. Грубые постройки из желтовато- серого камня, множество арок и единственный декор, разрешенный уставом, — это колоны и капители. Просто мечта для тех, кто считал всякую красоту дьявольским наваждением.