Причина была та, что управляющий бесчеловечно обращался с рабочими. Прииск лежал где-то в глуши, далеко от надзора и владетелей дела и высшего начальства.
Управляющий немец по фамилии Шмидт, имея большие полномочия, не только на все лады и способы обирал и обсчитывал рабочий люд, но еще и кормил его гнилыми продуктами: мясом с червями, подмоченным хлебом и тому подобным. Рабочих контрактами обязывали всю провизию брать в мелочных приисковых лавочках; да других, частных лавок управляющий и не допускал на прииски. Таким образом, рабочие были в полной кабале у немца.
Управляющий Шмидт был чистокровный пруссак: злой, заносчивый, считавший людьми только одних немцев, а русских, особенно крестьян-мужиков, иначе не называвший, как «свиньи» или еще – «грязные свиньи».
Обсчитывание рабочих и кормление их дорогой и плохой провизией – довольно обычное дело на глухих сибирских приисках. Но Шмидт в погоне за наживой потерял всякую меру.
Долго крепились мужики, но наконец и они не выдержали. Собравшись и переговорив, они решили послать в Иркутск, в главное управление, своих выборных с жалобой к «царскому начальству», а самим пока что забастовать.
Узнав, что посланная жалоба направлена главным образом против него, Шмидт пришел в бешенство.
– Я покажу этим грязным свиньям, как бунтовать! – яростно кричал он. – Я их голодом заморю!
И Шмидт отдал распоряжение прекратить отпуск провизии забастовщикам.
Мужики собрали сход, где и порешили всем миром идти к управляющему и требовать объяснения.
Шмидту, конечно, донесли о решении схода, и он, увидав, что зарвался, страшно струсил и моментально по телефону вызвал воинскую часть, соврав, что один прииск рабочие уже разгромили, а теперь идут на главную контору.
– Завтра днем они здесь будут, поспешите! – умолял Шмидт.
…
Рота солдат под начальством ротмистра Быкова была послана на прииск Шмидта в его распоряжение. Рано утром Шмидт выехал на встречу отряда. На одной из близлежащих «заимок»[171]
, где предполагался получасовой привал, Шмидт устроил для солдат угощение. Уставших людей не столько накормили, как напоили пьяными. Молодой ротмистр был пьянее всех. Это было не удивительно, а естественно, так как об этом усиленно хлопотал сам Шмидт.Подвыпивших людей Шмидт прямою дорогой провел к своему дому. Там рота расположилась на полянке и тотчас же получила по чарке водки, за здоровье хозяина. С ротмистра Шмидт не спускал глаз и не давал ему возможности протрезветь и опомниться.
Скоро на дороге показалась толпа мужиков, они шли густой беспорядочной массой. Кое у кого из стариков виднелись в руках палки.
Шмидт, завидев идущих рабочих, подошел к ротмистру и, указывая на мирно двигающуюся толпу, сказал:
– Вот они, бунтовщики; идут сюда. Вы должны их расстрелять, прежде чем они успеют дойти до нас и разгромить дом.
Ротмистр, плохо понимая, что творится кругом, пьяными глазами смотрел на Шмидта. А тот, зная за собой немало вины перед рабочими, чувствуя, что, собственно говоря, давно заслужил наказание, очень трусил и волновался.
«Убьют, убьют!» – стучало у него в голове.
– Они бунтовщики, разбойники, они могут убить и меня, и детей моих, – говорил он ротмистру.
Но, видя, что, не обращая внимания на солдат, толпа все приближается и как будто даже увеличивается… слышатся громкие голоса, Шмидт потерял последнее самообладание и закричал:
– Вы, господин ротмистр, посланы в мое распоряжение, извольте сию же минуту отдать приказ стрелять! Или я ни за что не отвечаю! Все убытки общества будут предъявлены вам, а ответственность за разгром и убийство падет на вашу голову.
И Шмидт наступал на ротмистра с кулаками.
Молодой, совершенно пьяный Быков, не понимавший, в чем дело, но привыкший повиноваться приказаниям, скомандовал:
– На плечо, пли!
Рота, давно уже выстроившаяся, повиновалась. Раздался залп и прокатился эхом по окрестности.
Несколько десятков мирных, ни в чем не повинных рабочих было убито; еще больше ранено. После первого же залпа толпа с криками рассеялась в разные стороны. На дороге остались убитые и тяжко раненые. Картина была тяжелая. Убитые лежали смирно, а раненые, приподымаясь, стонали и кричали… Особенно был страшен один труп. Пуля, раздробив и даже оторвав левую скулу, вышла в правый глаз, образовав на правом виске страшную дыру.
Этот труп не упал, как другие, а, зацепившись за ближайший плетень, повис на нем. Вид его производил ужасное, потрясающее впечатление. Казалось, что кто раз видел его, не забудет вовек!
Скоро вопли женщин и детей наполнили воздух! Страшно!
Ротмистр сразу протрезвел, опомнился и Шмидт. Они оба поняли весь ужас того, что произошло. Быков, резко обернувшись к Шмидту, проговорил:
– Надеюсь, я больше вам не нужен, господин Шмидт?
– Да, не нужны, – последовал угрюмый ответ.
– Иду доложить по начальству! – И ротмистр повел людей обратно, не дав им даже отдохнуть. Солдаты молчали и не жаловались на усталость, они сами были рады и спешили уйти подальше от этого страшного, кровавого места.
…