Вампиры: Когда ночь сменяет ночь

— Я слышал о нём от Толлака. Вроде бы очень древние божества, вайманика — одно из их имён, имели обыкновение смывать в озере всё, что мешало их безмятежности и отвлекало от самосозерцания. А поскольку в мире людей они вели весьма активный образ жизни, смывать приходилось многое…

— Кажется, искать его мне уже не хочется, — поморщилась я.

— Ты ещё не слышала главного. Вбирая в себя всё, от чего хотели избавиться вайманика, воды озера чудесным образом обрели разум и стали освобождать ничего не подозревающих божеств не только от суетности и ненужных знаний, но и от их мудрости. Только один вайманика, за какой-то проступок отправленный на низшую ступень иерархии и потому не имевший права купаться в озере, начал подозревать неладное. Его худшие опасения подтвердились, когда после очередного омовения вайманика, и до того проявлявшие признаки лёгкого помешательства, стали и вовсе вести себя как неразумные дети, гоняясь друг за другом по траве, улююкая и строя друг другу рожи. С ужасом глядя на глупо хихикающих божеств, единственный разумный вайманика понял, что всё дело в озере, которое к тому моменту накопило мудрость, намного превышающую ту, какой когда-либо обладали сами божества. Собрав всё умение, вайманика наложил на озеро заклятье, по которому отныне и впредь оно должно не забирать, а отдавать знания, так коварно похищенные у его собратьев. Разумеется, он собирался искупать в нём всех вайманика, включая и себя, но озеро мыслило по-другому. Не желая мириться с приговором, но и не имея силы ему противиться, оно просто исчезло а позже появилось в совершенно другом месте. Говорят, с тех пор оно так и скрывается от вайманика, ревниво оберегая украденную мудрость.

— Ну и история… — я откинула со лба волосы, впервые пошевелившись с начала рассказа.

Доминик мягко притянул меня к себе.

— Невероятно, насколько ты любишь подобные сказки.

— Но в них ведь есть доля истины?

— Каждому миру — свои химеры. Это озеро — одна из химер нашего. Я только удивлён, что ты о нём знаешь. Не могу представить, чтобы Арент рассказал, а в мифах людей, я уверен, о нём нет ни единого упоминания…

Разговор явно сворачивал на болотистую почву, и, горячо прижавшись к губам Доминика, я поспешила его на этом закончить. Но мысли о чудо-озере меня уже не оставляли. Так же как и идея вернуться в наш мир…

Глава 7

Лёгкий ветерок пронёсся по листьям пальм, спросонья пискнула какая-то птица. Я в очередной раз подняла глаза на тёмный силуэт стеклянного домика. Ждать Эдреда внутри не хотелось. Несмотря на внешнее изящество, домик всё равно оставался пыточной камерой. Я подумала о Доминике. Сейчас он носится по неизведанным просторам нашего мира в компании Винсента. А я старательно изучаю рукописи под сенью Льежского собора — по крайней мере, так считает Доминик.

Совсем рядом пронзительно застрекотало насекомое, ему ответило другое. Я бездумно махнула ногой по траве. Примятые травинки зашелестели, обиженный стрёкот унёсся куда-то в темноту. Как далеко можно на самом деле идти, прежде чем зайдёшь слишком далеко? Наверное, до момента, когда ещё можешь вернуться? Как только точка невозвращения пройдена, считай, что зашла слишком далеко. Конечно, её ещё нужно определить. Но что, если точка определена правильно, ты стоишь перед ней и готова сделать последний шаг? Сомнения бьются о твою решимость, как мотыльки о стекло. Но ты понимаешь, что этот шаг всё равно сделаешь. Я вспомнила слова Акеми — у неё я была прошлой ночью, тоже втайне от Доминика. Её ответ на мой вопрос был коротким и однозначным:

— На твоём месте я бы остереглась даже показываться Эдреду на глаза.

— Он говорил об озере, которое открывает все тайны…

— Я слышала о нём. Найти его невозможно.

— А многие пытались?

— Наверняка.

— Толлак?

Взгляд Акеми стал острым как игла.

— Он искал его. Но впору было бы спрашивать у озера, куда делся сам Толлак.

Я молча взвешивала все "за" и "против" своей откровенности, высчитывая её безопасный минимум. Лодовико бесшумно приблизился к Акеми и, обняв её за талию, хитро покосился на меня.

— Это же очень просто, cara mia[1]. Последний раз, когда мы видели Толлака, он твёрдо намеревался осушить вены этого ангелочка и вряд ли передумал в последний момент. Но ангелочек жив, значит, Толлак, по всей видимости, мёртв. Наверное, не обошлось без того, кто тебя обратил, bambolina[2]? Кстати, ты так и не сказала, кто он.

Я, наконец, приняла решение.

— Тот, кто меня обратил, здесь ни при чём. Толлака убила я.

Воцарилась тишина. Две пары светящихся глаз не мигая смотрели на меня. Удивление, подозрительность, недоверие и, наконец, невозмутимость мелькнули в них, словно тени. Лодовико расхохотался:

— На самом деле, можно было догадаться! Ты выглядишь слишком невинно, viso d'angelo[3]. За такой внешностью всегда скрывается подвох.

Голос Акеми прозвучал буднично, будто она беседовала о погоде:

— Толлак был слишком одержим своими идеями и наверняка забыл об осторожности.

— Только не говори, что туда же отправила и того, кто тебя обратил, — вернулся к теме Лодовико.