— Да уж, или вбить осиновый кол в сердце! — Мона выпрямилась и нервно расчесала пальцами седые кудри. — Боже, я-то думала, что покончила с Дивой Демоной, а эта свихнувшаяся сука взяла и раскопала ее. Теперь мое умершее прошлое разгуливает на воле, и у меня такое чувство, что я должна пустить ей пулю в лоб или что-нибудь в этом роде.
— Не заморачивайся, чувиха. Мне жаль, что я завела этот разговор. — Минерва по-бойскаутски приложила руку к сердцу. — Клянусь, это больше не повторится.
Она наклонилась и сжала бедро Моны.
— Ну что, сладкая? — Минерва комично изогнула брови, изображая конферансье. — Ты не против заглянуть ко мне и повалять дурака?
Мона засмеялась:
— Я уж думала — ты никогда не предложишь!
В тот вечер у Минервы была сессия, и Мона оказалась предоставлена сама себе. Ей хотелось двигаться, гулять по улицам, поглощать эссенцию города, ее давно потерянного возлюбленного. Какая-то изначальная гравитация завела ее па старые, протоптанные тропы. Она очутилась на авеню впустую растраченной юности, и у нее появилось странное чувство оторванности от реальности. Казалось, все вокруг изменилось в той же степени, что и сама Мона. Так много старых баров и клубов, взрастивших Диву Демону, исчезло, покрылось ржавыми металлическими ставнями, или мистическим образом на их месте возникли модные кафе, забитые безупречными адептами контркультуры. Улицы казались не настоящими, как декорации низкобюджетного фильма о жизни города.
Она стояла на углу Первой улицы и Девятой авеню, и теплые волны болезненной ностальгии омывали ее со всех сторон. Вон палатка с корейскими фруктами, где она всегда покупала апельсины, печенье и холодные белые розы. А вон газетный киоск, где пожилой продавец-индус хмурился, оценивая ее выбор — фетишистски ориентированную периодику.
Внезапно ее атаковали призраки, пульсирующие воспоминания обо всех этих бесконечных, искрящихся пьянящим светом ночах. Мона вспомнила, как она, самонадеянная и страстная, шла на высоких каблуках по этим улицам, метила, как хищник, свою территорию, бессмертная в тот момент, как может чувствовать себя бессмертной только глупая юность. Она вспоминала, как отдавалась самым экстремальным фантазиям с твердой убежденностью в том, что завтра не наступит никогда.
Мона сделала глубокий вдох. Густой запах соленого теста и томатов выплыл из душной пиццерии на углу и смешался с темными тучами ароматов пачули и жасмина вокруг автомата по продаже эфирных масел и сладковатыми токсичными выхлопами проезжающих мимо автобусов. Так много воспоминаний.
Мона встряхнулась. Было так легко отдаться прошлому, погрузиться в старые добрые времена. Легко забыть о том, что этот образ жизни едва не уничтожил ее, едва не заключил в объятия, из которых не вырваться. Имидж воинственной Богини Вампиров, повелительницы мужских страхов и желаний, Королевы Боли,, этот экзотичный персонаж, над созданием которого она так упорно трудилась, превратился в темницу, маска сплавилась с душой, из темницы этой было не вырваться. С Викториной Мона оставалась на сцене двадцать четыре часа семь дней в неделю. Она всегда была в образе и в конце концов стала забывать, кем она является в реальности. Викторина никогда не приняла бы ее тягу к простоте и человечности. Все должно было быть как на этих ее чертовых фотографиях. Роскошные и странные фото, фиксация застывшего времени, невосприимчивые к энтропии и бессмысленности повседневной жизни изображения.
Это Мона сотворила Диву Демону, но именно Викторина не давала ей умереть.
Мона прикусила щеку. Не важно, как Викторина решила поступить с остатками прошлого, Мона сбежала несколько лет назад. Та сумасшедшая жизнь навсегда осталась позади, а она повзрослела и превратилась в сильную, бескомпромиссную женщину. Она — автор любовных романов, которая крошит ночные кошмары и экстаз прошлого в мульчу, чтобы создать плодородную почву для крепких сюжетов. Она знает, кто она.