Вампиры тут голодные

— Раздевайтесь, господин Кифен. — строго проговорила девушка. В иной ситуации бы Степан непременно пошутил на эту тему, но ни сил, ни желания не было, даже мысли такой не возникло. Граф лишь метнул красноречивый взгляд в сторону полукровки и Маниэр закатила глаза, простонав что-то про неисправимость вампира.

После того, что граф пережил по вине Веце, Степан всё же жалел несчастного ребенка: ни к чему полукровке видеть, насколько всё плохо. Попаданец плотнее запахнул края изодранной рубашки.

— Веце, неси зелья и лекарства. И бинты. — приказала Маниэр. Стоило пацану выйти из комнаты, она запечатала магией дверь. Граф неловко встал, с трудом стянул верх и косо глянул в зеркало, не обращая внимание на рваный вздох Маниэр.

Девушка на миг закрыла лицо руками, а ведь господин весь в бинтах, еще даже не видно всех его ран! Как же много он стерпел за те несчастные сутки? Одного взгляда на оголенные руки было достаточно, чтобы понять: Априошь граф не забудет никогда.

Вампир чуть виновато улыбнулся, словно извиняясь, что ей придется лечить его.

— Умоляю, сядьте. — сипло промолвила она, боясь, что и стоять господину приходится с большим трудом.

Маниэр подошла ближе, правая рука мужчины по локоть была в бинтах, выше, до самого плеча, кожа почернела, левая же опухла, посинев. Сколько же там переломов. Девушка боялась лишний раз коснуться господина, вдруг сделает больно? И поэтому снимала все бинты и повязки магией, уже и не замечая, что плачет.

Степан повернул голову, болезненно дернувшись, когда горячие слезы Маниэр, казалось, прожгли кожу. Девушка дрожала, пыталась проглотить ком в горле, и внимательно глядела на графа.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог произнести ни звука.

— Ах, простите пожалуйста! — поспешно прошептала она, — Я… я впервые вижу выжившего после Априоша и… так страшно от мысли, что там делают с нами. Я почему-то думала, что всё не настолько плохо, что несмотря на всю ненависть, люди будут к нам капельку добрее. Совсем чуть-чуть, достаточно, чтобы убивать сразу, а не истязать так жестоко. Я… конечно, я знаю, все же знаю, да? В Априоше нет места жалости, но… совсем другое дело увидеть это своими глазами.

Веце стоял, прислонившись спиной к двери и слушал, как ломается, дрожит голос всегда твердой и непоколебимой Маниэр, как она всхлипывает, извиняется, как сдавленно, поверхностно дышит, захлебываясь в горькой правде, которую знала, но старалась не замечать. Сейчас он чувствовал то же, но она — не виновата в том, что произошло, а Веце — виноват. Бесконечно виноват.

Когда голос вамприши стих, полукровка нерешительно заглянул в узкую щель в двери и едва не выронил лекарства из рук. Сказать, что на графе не было живого места — не сказать ничего. Под бинтами прятались раны куда более пугающие, чем те, что оставляли монстры: глубокие порезы, в которые втерли соль с грязью и мелкими камнями, ожоги, целые слова, выжженные на худощавой спине господина, местами содранная кожа и… Веце отстранился, не в силах больше смотреть.

Насколько же тяжело было осознавать, что это сделал с графом он. Он привел его в Априошь, не подумав о том, чем это может обернуться. И это — его вина.

Маниэр снимала бинты медленно, мучительно медленно: ткань присохла к ранам и вампир порой замирал, когда легкие сковывало от болезненных спазмов. Обезболивающее зелье больше не помогало, а ведь девушка так надеялась, что хоть немного облегчит страдания господина.

Если бы у Степана спросили, насколько это больно по десятибалльной шкале, он бы ответил “двенадцать”.

Девушка не спрашивала, как графу удалось выбраться из Априоша живым: всё равно господин сейчас не ответит. Сняв все бинты со спины, Маниэр открыла дверь, несмотря на протестующий взгляд графа.

— Молчите. — остервенело прошептала она. — Пусть знает, что сделал с вами. Пусть поймет, что у его действий есть последствия. Иначе в следующий раз вы можете и не вернуться. — граф неодобрительно промычал. Девушка вытерла слезы и упрямо поджала губы, давая понять, что не изменит своего решения.

Веце медленно зашел в комнату, едва волоча ноги и не поднимая глаз. Ему было страшно. Страшно знать, насколько далеко зашла его, казалось бы, безобидная шутка. Парень сконфуженно замялся, неуверенно разложив лекарства на кровати господина.

Степан вздохнул, Маниэр, конечно, права, но разве Веце уже не всё понял?

Вампир осторожно пошевелил правой рукой, отстраненно смотря, как медленно расплываются красные пятна на светлых бинтах. Хотелось лечь и не двигаться, но тогда он точно умрет.

Режущая боль в животе заставила вампира сдавленно охнуть и согнуться в три погибели. Граф замер, почти не дыша, и лишь глаза лихорадочно бегали, выдавая его. Он и забыл, что в Чесночках смогли обработать только внешние раны, с кислотой и той дрянью, которой его напоили в Априоше, сделать ничего не могли.

Но как сказать об этом? Как объяснить?

Степан был достаточно упрям, чтобы несмотря на потерю голоса попытаться что-нибудь сказать, но вместо слов вырывался лишь надрывных хрип, переросший в кашель.