Вампиры Восточной Европы

Со ссылкой на Парацельса вампира (такого слова у Парацельса нет) сочли астральной формой, отнимающей у людей жизненную энергию и силу: «Это могут быть астральные тела либо живых людей, либо тех, кто умер, но все еще цепляется за свое физическое тело, зарытое в могиле, пытаясь обеспечить его питательными субстанциями, оттянутыми у живых, и таким образом продлить свое собственное существование»[1]. Именно так, по мысли многих, ведут себя привидения (у Платона призраки то и дело «цепляются» за свои тела). Схожей характеристикой, но отнесенной к живым людям позднее снабдили пресловутого энергетического вампира.

Вампиры конца XIX столетия. Три женщины из романа «Дракула». Иллюстрация Г. Боргмана (1974).

Вот один из случаев, подпадающих под формулировку Парацельса. Он приведен в книге Саммерса, ссылающегося на П. де Луайе, и варьирует античные рассказы о привидениях. Крестьянин, слуга Теодора из Газы, жившего в XV в., случайно откопал на своем поле погребальную урну, в которой хранился пепел после кремации. К нему не преминул явиться обозленный призрак, потребовавший зарыть урну обратно с соблюдением надлежащих обрядов. Крестьянин рассмеялся в лицо привидению, а оно пригрозило ему возмездием. В Античности гнев выходца с того света вызывал различные неприятности — заунывные вопли и стоны не давали людям покоя, погибал урожай, рушились дома, проигрывались войны. Но в эту легенду привнесен вампирский аспект: сын крестьянина, крепкий и здоровый парень, жалуется на усталость и вялость, а затем умирает: «Он лежал худой и бледный, как воск, будто из его тела исчезла до последней капли вся кровь». Призрак же приходит вновь, но уже не костлявый и тощий, а дородный и упитанный. Подобных метаморфоз Античность не знала! Призрачное тело могло измениться лишь к худшему — например, разложиться или приобрести вовсе уж нечеловеческую форму.

Это вампир-призрак. Приведем другую характеристику, сливающую вампира с «ходячим» покойником. В ней, напротив, на первый план выдвигается телесность. Тела вампиров не подвергались разложению, «но эта нетленность была противоположна нетленности мощей святых: злые духи… вселялись в эти тела и, чтобы вселить в них жизнь, должны были напитать их свежей кровью» (В.Я. Петрухин). Таковы мертвецы русских кладбищ, таковы же отлученные от Церкви греческие покойники (свидетельство П.Д. Юэ, епископа Авранша, из его «Разных мыслей», 1722). К нашему миру принадлежит только внешняя оболочка вампира-мертвеца, но не движущий ею дух.

В Западной Европе, например в средневековых английских хрониках, нетленные вредители тоже встречались. Вспомним самого знаменитого вампира Средних веков из хроники Вильяма Ньюбургского (XII в.). Его поведение после смерти мало чем отличается от повадок других английских покойников (см. «Из жизни английских привидений»). Он ходит в сопровождении своры демонических псов, бросается на людей и несет им смерть, отравляя атмосферу своим «грязным телом» и «тлетворным дыханием». Его могилу разрывают и обнаруживают «голый труп, раздутый до огромной толщины, с чрезвычайно раздутым и залитым кровью лицом»[2].

Впоследствии об этих нетленных паразитах на Западе благополучно забыли. По словам Вольтера, высмеивающего православных греков, все католики, в отличие от них, верят, что «тела, которые не подвержены тлению, отмечены печатью вечного блаженства. И как только кто-нибудь платит сто тысяч экю Риму за то, чтобы приобрести себе аттестат святости, мы поклоняемся ему как самому истинному святому».

Вольтер плохо знал не только православие, но и обычаи ненавистного ему Рима. Так, в 1485 г. римские рабочие обнаружили на Аппиевой дороге превосходно сохранившееся тело молодой девушки. Толпа с триумфом отнесла его на Капитолий. Однако папа Иннокентий VIII, которому нетление показалось подозрительным, велел убрать тело и похоронить его в недоступном месте. Впрочем, по логике Вольтера, папа мог проигнорировать девушку, поскольку денег от трупа не дождешься.

К сожалению, этимология слова «вампир» («упырь») не вносит ясности в родословную этого существа. В настоящее время общепризнано, что древнейшее его употребление в качестве имени собственного относится к 1047 г. Первый известный древнерусский писец — священник, работавший в Новгороде Великом, обозначен как Упырь Лихой (Оупирь Лихыи). В ранге самостоятельного существа упырь впервые упомянут опять-таки в древнерусском памятнике XIV в. «Слово Григория Богослова». Оригинальные вставки в текст, переведенный с греческого, гласят, что «погании (язычники) клали требу упиремъ и верегинямъ» (Паисиевский сборник), поклонялись «перену (Перуну?), хоурсу, виламъ и мокоши, оупиремъ и берегынямъ, их же нарицають три сестриниць» (Софийский сборник). Кто понимался под упырем, сказать трудно: жертвы могли приноситься как демоническому, так и благорасположенному к людям существу.