Вампиры Восточной Европы

В связях с вдовами и другими женщинами подозревались сербские вукодлаки, румынские варколаки, русские упыри. У них даже рождались дети, отличительными признаками которых были отсутствие хряща в носу, большая голова, умение замечать и убивать настоящего вампира (вспомним дампира-борца). Весьма интересно сербско-болгарское поверье о вампире, у которого отросли кости и который уехал в другое село, где женился на ничего не подозревающей женщине. Этот вампир сумел очеловечиться раньше своего литературного собрата.

Александр фон Коттвиц, служивший в Белграде в звании фенриха (кандидата на присвоение первого обер- офицерского звания), получив копию протокола комиссии Флюкингера, направил письмо к профессору анатомии и физиологии из Лейпцига, в котором, в частности, отметил: «Еще отвратительнее, что похороненный гайдук, довольно изнуренный, явился на следующую ночь к своей жене и… сделал свое дело так же хорошо, как при жизни, за исключением того, что семя было весьма холодным, и она забеременела и… в 40 недель родила ребенка, каковой имел все пропорции мальчика, однако же не имел ни единой конечности и был словно кусок мяса, и на третий день даже весь сморщился, подобно колбасе».

Восточноевропейские вампирши-любовницы встречаются реже, но преемницы эмпусы отыщутся среди других фольклорных персонажей. Например, карпатская дiка баба, пьющая кровь детей и соблазняющая юношей, или украинская мавка (нявка), сопоставляемая с русалкой. В гуцульской быличке она навещает овчара, пасущего стадо, живет с ним как жена, а по ночам высасывает из него кровь, в результате чего он гибнет. Цыганские вампиры (мулло) отличаются повышенным сексуальным аппетитом, среди них есть и женщины, возвращающиеся после смерти, выходящие замуж и изнуряющие мужа.

Родственницами этих чудовищ являются шотландская бааван-ши, высасывающая кровь из загулявших юношей; шотландская Гластих («зеленая женщина»), совокупляющаяся с мужчиной в лесу, перекусывающая ему горло и выпивающая кровь; чечено-ингушская Гамсилг (старуха или девушка), предпочитающая кровь мужчин, но не сожительствующая с ними; малайская понтианак, которая подстерегает ночью одиноких мужчин, соблазняет их, зверски убивает и выпивает кровь.

Литераторы очень рано обратились к теме вампира- любовника. Уже в 1748 г. немецкий поэт Г.А. Оссенфельдер в стихотворении «Вампир» рассказывал о мужчине, чья любовь была отвергнута благочестивой девушкой. Обидевшись, он грозит явиться к строптивице посреди ночи, выпить ее кровь и, что немаловажно, подарить соблазнительный поцелуй вампира. Таким способом он хочет посрамить христианскую веру героини и ее матери.

Разница в религиозных воззрениях обыгрывается Гете в «Коринфской невесте». Только здесь вампиром становится умершая христианка, которую ее мать лишила языческих радостей. Образ ламии (без пития крови) разрабатывался Анджело Полициано из Флоренции (полемическая поэма «Ламия», 1492) и англичанином Джоном Китсом (поэма «Ламия», 1819).

В английской литературе слово «вампир» было впервые употреблено Робертом Саути в поэме «Талаба Уничтожитель» (1797), где в одном из эпизодов, не влияющем на основной сюжет, выведен покойный возлюбленный героини, превратившийся в вампира. В рассказе немецкого романтика Людвига Тика (до 1819 г.) фигурировала вампирша Брунхильда, возвращенная к жизни дворянином Вальтером. Однажды несчастный Вальтер обнаружил, что любимая жена пьет его кровь.

Обаяние «задумчивого» лорда Рутвена заставляло трепетать сердца девственниц, и Нодье имел право заявить: «Вампир своей ужасной любовью будет тревожить сны всех женщин».

Кристабель и Джеральдина. Иллюстрация Г. Форда и Л. Спида (1891).

Но самым чувственным вампиром эпохи романтизма была женщина по имени Джеральдина из поэмы англичанина С.Т. Кольриджа «Кристабель» (между 1797 и 1801 гг., издана в 1816 г.). В ней впервые прозвучала тема лесбийской любви, которая станет одной из самых популярных в вампирской культуре:

Вся словно вздрогнула, потом
Распустила под грудью пояс свой.
Одежда упала к ногам легка…
Она стоит совсем нагой!..
Но вот, словно вызов она приняла
Движеньем гордым головы,
И рядом с девушкой легла
И в свои объятья ее взяла[82]

.

Однако Джеральдина не пьет кровь соблазненной Кристабель, а лишь делает девушку «безвольной», выпивает до дна «полную чашу сладкого сна» (что это за аллегория?) и гипнотизирует свою жертву «взглядом змеи». При желании в поэме можно отыскать (за сто лет до Стокера!) мотив приглашения. Кристабель встречает подозрительную незнакомку в полночном лесу и сама приводит ее в замок, сделав его обитателей беззащитными перед колдуньей.