Ван Гог. Письма

усмотрению и оказывать посильную материальную помощь Бернару, Лавалю и прочим в обмен

на этюды и картины. Это условие будет распространяться и на меня: я тоже собираюсь отдавать

свои этюды за 100 фр. и соответствующую долю холста и красок. Чем отчетливей Гоген

осознает, что, объединившись с нами, он делается главою мастерской, тем быстрее он

выздоровеет и тем усердней возьмется за работу. А чем лучше и полнее будет оборудована

мастерская, чем больше людей будет к нам приезжать, тем больше у него появится новых

замыслов и желания их осуществить.

У себя в Понт-Авене они только об этом и говорят; заговорят об этом и в Париже.

Повторяю, чем обстоятельнее будет все устроено, тем лучшее создастся у всех впечатление о

нашей затее и тем больше у нее будет шансов на успех. В общем, как дела пойдут, так и ладно.

Я лишь заранее предупреждаю, во избежание дальнейших споров: если Лаваль и Бернар в

самом деле переберутся сюда, возглавлять мастерскую будет Гоген, а не я.

Что же касается практического устройства самой мастерской, то здесь мы, несомненно,

всегда придем к единому мнению.

Рассчитываю получить ответ от тебя в пятницу. Бернар в своем письме еще раз

высказывает полную убежденность в том, что Гоген – большой мастер и выдающийся по уму и

характеру человек…

Лозы виноградника, который я написал, зеленые, пурпурные, желтые; гроздья у них

фиолетовые, стволы – черные и оранжевые.

На горизонте несколько серо-голубых ив; вдали красная крыша виноградной давильни и

лиловый силуэт далекого города.

На винограднике – фигурки дам с красными зонтиками и сборщиков винограда с

тачкой.

Надо всем – синее небо, на переднем плане – серый песок. Картина – пандан к саду с

шарообразным кустом и олеандрами.

Думаю, что 10 отправленных сегодня полотен понравятся тебе больше всего того, что я

прислал в прошлый раз, и надеюсь, что за осень успею сделать еще столько же холстов.

Природа здесь день ото дня богаче. Когда вся листва пожелтеет,– а листопад тут, как и

у нас, начинается, кажется, не раньше первых чисел ноября, – на синем фоне неба это будет

потрясающее зрелище. Зиему уже не раз удавалось воспроизвести все это великолепие. Потом

наступит короткая зима, а затем мы опять увидим цветение садов.

545

Я только что получил автопортреты Гогена и Бернара. На заднем плане второго портрет

Гогена, висящий на стене; на первом – vice versa. 1

1 Наоборот (лат.).

Портрет Гогена особенно бросается в глаза, но мне больше нравится портрет Бернара –

это идея подлинного художника: несколько простых красок, несколько темных линий, но

сделано шикарно – настоящий, настоящий Мане. Правда, портрет Гогена выполнен искуснее и

тщательнее обработан.

Он – об этом пишет и сам Гоген – производит такое впечатление, словно автор

представил себя в виде заключенного. Ни тени веселости. Облик кажется бесплотным –

художник, видимо, умышленно старался создать нечто очень невеселое: тело в тенях имеет

мрачный синеватый цвет.

Наконец-то я получил возможность сравнить свои работы с работами сотоварищей.

Уверен, что мой автопортрет, который я посылаю Гогену в обмен, выдерживает такое

сравнение. Отвечая на письмо Гогена, я написал ему, что поскольку и мне позволено

преувеличить свою личность на портрете, я пытаюсь изобразить на нем не себя, а

импрессиониста вообще. Я задумал эту вещь как образ некоего бонзы, поклонника вечного

Будды.

Когда я сопоставляю замысел Гогена со своим, последний мне кажется столь же

значительным, но менее безнадежным.

Глядя на его портрет, я заключаю, прежде всего, что так продолжаться не может –

Гоген должен обрести бодрость, должен вновь стать жизнерадостным художником тех времен,

когда он писал негритянок.

Я рад, что у меня теперь есть два портрета, которые верно передают сегодняшний облик

моих сотоварищей. Но они не останутся такими, как ныне: в них должна проснуться любовь к

жизни.

И я отчетливо сознаю, что на меня ложится обязанность сделать все возможное, чтобы

облегчить нашу общую нужду.

С точки зрения нашего живописного ремесла – это ничтожная жертва. Я чувствую, что

Гоген – больше Милле, нежели я; но зато я – больше Диаз, чем он, и, как Диаз, я постараюсь

угодить публике, чтобы заработать побольше денег на общие нужды. Я потратил на живопись

больше, чем Гоген и Бернар, но когда я гляжу на их вещи, мне это безразлично: они работали в

слитком большой нищете, чтобы с этим считаться.

Вот увидишь, у меня есть кое-что получше, кое-что более пригодное для продажи, чем

то, что я тебе послал, и я чувствую, что сумею продолжать в том же духе. Я даже в этом уверен,

ибо знаю: кое-кому будут приятны такие поэтические сюжеты, как «Звездное небо»,

«Виноградные лозы», «Борозды», «Сад поэта».

Итак, я полагаю, что твой и мой долг – добиться относительного богатства: водь нам

предстоит поддерживать очень больших художников. Теперь, когда заодно с тобой будет Гоген,

ты станешь счастлив так же или, во всяком случае, в том же роде, что Сансье. А Гоген рано или

поздно приедет – в это я твердо верю. Время же терпит. Что бы там ни было, он, несомненно,

полюбит наш дом, привыкнет считать его своей мастерской и согласится ее возглавить.